— Димчик? Так рано? — спросила она, наивно выдавая себя с головой. Конечно же она никак не рассчитывала, что Бурцев появится дома в столь ранний час.
— Здравствуйте, — сказал Бурцев и, пройдя к письменному столу, начал с озабоченным видом рыться в ящиках.
— Ты иди, иди, Сенчик, — стала выпроваживать Ольга растерявшегося юнца и, захлопнув за ним дверь, подошла к Бурцеву.
Бурцев стоял, опираясь кулаками о стол, и смотрел в окно. С каким-то глупым облегчением он думал: «А письмо-то не нужно писать»...
Ольга положила руку ему на плечо и, по-детски ластясь, сказала:
— Не сердись, Димчик... Ну, поцеловал он меня, что ж тут такого? — Она заглянула ему в лицо и снова, по-детски растягивая слова, повторила: — Не сердись, Димчик...
Она знала, что эта манера говорить обезоруживает Бурцева.
Бурцев ничего не ответил. Что тут скажешь? Негодовать? Или сделать вид, что действительно ничего не произошло?.. И то и другое было бы одинаково фальшиво. Хуже всего было то, что Бурцев ей верил. Для нее в самом деле ничего такого не случилось. Так, игра в куклы...
Бурцев повернулся к ней и взглянул в широко раскрытые, с деланной наивностью голубые глаза, в которых всегда было трудно прочесть что-либо. Как у кошки...
— Я уезжаю, Оля, — сказал он.
— Куда? — быстро, встревоженно спросила она. — Надолго?
— В Ташкент — и насовсем. На работу, понимаешь? — Бурцев взял ее за плечи и, слегка встряхнув, продолжал: — Хочешь, всю нашу прежнюю муть — побоку, и поедем со мной, а?..
Бурцев выжидательно наклонился к ней. Что-то метнулось в ее глазах — и погасло. Она опустила голову.
— А что мне там делать? — с эгоистичной непосредственностью спросила она, но тут же поняла бестактность вопроса и густо покраснела.
— Да и мама никогда на это не согласится, — сказала Ольга, взглянув исподлобья.
Бурцев опустил руки и отошел в сторону.
— Опять — мама! — вспылил Бурцев. — До каких же пор это будет продолжаться? Не мычим не телимся!.. Я битый час думал, заполняя анкету, женат я или нет!
— Ну, зачем ты кричишь на меня? — надломленным голосом воскликнула Ольга. — Ты же знаешь — она не отдает мне паспорт! Что ж — я пойду доносить на нее в милицию?
— Господи, господи!.. — застонал Бурцев, расхаживая по комнате. — Ведь рассказать — не поверят люди!
Он остановился перед Ольгой и со страстной убежденностью произнес:
— Неужели ты не понимаешь, что тебе самой было бы лучше уехать от нее?!
Ольга бессильно опустилась на диван и молчала.
— Ну... как знаешь... — Бурцев снова остановился у стола, глядя в окно. В сердце была пустота... Так долго собирался объясниться с Ольгой, и вот — объяснение, не успев начаться, уже окончилось...
С ним случилось то, что бывает, когда долго готовишься к какому-либо серьезному разговору. Заранее обдумываешь множество доводов, мысленно низвергаешь все возражения, являются все новые и новые мысли, и все успевает перегореть в душе так, что к моменту разговора не остается слов.
Ольга шевельнулась.
— Ты это для того и сделал... чтобы увезти меня? — сила она неуверенно.
— А!.. — Бурцев досадливо отмахнулся. — Так никогда ничего и не поймешь...
Он отошел от стола и заглянул под кровать — чемодана на месте не было.
— Ты не знаешь, где мой чемодан? — спросил он.
— Там... — Ольга вяло махнула рукой. — Прости, я брала его...
— Ну, шут с ним! — сказал Бурцев и, сдернув со спинки кровати полотенце, засунул в портфель. Туда же полетела коробочка с бритвой...
Он защелкнул замки портфеля, взял в руки шляпу и обернулся к Ольге, непонимающе наблюдавшей за ним.
— Хозяйке за квартиру уплачено за месяц вперед... Прощай! — сказал он и направился к двери.
И тут только Ольга поняла, что это он уезжает, что вот сейчас, сию минуту, он уйдет. Она вдруг рванулась с места и повисла у него на шее.
— Дима!.. А как же я?.. — без голоса произнесла она. Теперь из ее страдальчески расширенных глаз текли какие-то медленные, безнадежные слезы.
От этого беззвучного голоса, от этих слез у Бурцева перехватило горло. Внезапная жалость к ней стиснула его сердце. Он подхватил ее и повел к дивану.
— Ну, не плачь... Ну, успокойся... — уговаривал он ее, досадуя на свою жалость. Вот всегда так — женщина может сделать что угодно, но стоит ей заплакать — ты же должен ее утешать.
Бурцев вздрагивающей рукой достал платок и стал вытирать ей слезы.
— Ну, послушай... — пытался они внушить ей, как ребенку. — Не на Луну же я улетаю!.. Успокойся, хорошо?.. Ну, поживешь здесь... Обдумаешь... Ну, шут с ней, посоветуешься с мамой... Хорошо?