Инаме пытался продолжать свою работу, но его всегда преследовала тень смерти, постоянно таящейся неподалеку. Когда бы его мысли ни становились мрачными, а мотивы эгоистичными, его вторая половина брала верх, и с радостью разрывала на части все то, что он с таким трудом создавал. Со временем, он вновь обретал контроль, и создавал еще больше жизни, чтобы возместить все то, что было потеряно. Но всегда, рано или поздно, его обратная сторона непременно проявлялась.
И так началась битва между жизнью и смертью, которая продолжается по сей день.
Досан замолчал. Риё смотрел на него с открытым ртом; прошла целая минута, пока мальчик понял, что история закончилась. Даже Кенжиро казался загипнотизированным. – Иногда, сказал старый монах, - родитель должен думать о своих детях больше, чем о себе. Если бы Инаме поступил так, возможно, нам, смертным, не пришлось бы сталкиваться со страхом и горестью смерти. Но в своем эгоизме, он думал лишь о себе, и позабыл, что эффект его решений не заканчивается на нем. Он не подумал, что было лучше для Ребенка, и дорого заплатил за это. Возможно, это сложно понять, и еще тяжелее принять, но в итоге, принять это необходимо. – Досан протянул руку и взъерошил шерсть волчонка. – Ты понимаешь меня, Риё?
Мальчик долго молчал, опустив глаза на ерзающего щенка в его руках. Наконец, он медленно кивнул. – Думаю, да, Учитель Досан. – Когда он поднял лицо, еще одна слеза стекла по его щеке; на этот раз, он не спешил вытереть ее. Он поднялся на ноги. – Думаю, я помню, где нашел Кенжиро; Может, его мать уже вернулась.
Досан кивнул. – Вероятно.
- Учитель Досан?
- Хмм?
- Что сделали мои родители, покинув свой дом? О чем они думали? От чего они отказались?
- Я не знаю. Почему бы тебе не спросить их?
Мальчик немного подумал, и кивнул. – Я спрошу! Спасибо, Учитель Досан!
Риё убежал, исчезнув в пелене окружавших их деревьев. Досан встал, и стряхнул траву со своей одежды. Ему еще многое предстояло сделать. Пора была продолжать дела жизни.
Оковы Льда и Пламени
Jay Moldenhauer-Salazar
Сейтаро Ямазаки наблюдал за девушкой, вошедшей в его комнату. Она была бледной, худой и неловкой. Ее глаза были широко распахнуты, отчасти потому, что свет здесь был тусклый, но в основном оттого, что это было ее естественное выражение лица. Девушка прижимала к груди, словно ребенка, несколько потертых футляров со свитками.
- Дядя? – обратилась она в темноту, все еще не привыкнув к ней. Комната была просторной – скромной, но достойной – с двумя одинокими свечами, горевшими по обе стороны от деревянного кресла Сейтаро. Дерево было бесценным так глубоко в горах Сокензан, подтверждающим влиятельность старика. И впрямь, жилище было огромным, способным вместить в себя целую деревню, в тяжкие времена. На расстоянии оно выглядело скорее горной крепостью, чем домом старика и его брата.
Сейтаро пошевелился в кресле, разминая суставы, измученные возрастом и сражениями. Кресло отозвалось со скрипом. Услышав звук, девушка резко поклонилась, случайно выронив несколько свитков на пол.
- Приветствую тебя, Марико, - произнес он тонким голосом. Он ненавидел то, во что превратился его голос в старости. – Мне сказали, ты искала меня.
- Да, дядя, - сказала Марико, поднимая футляры со свитками, выронив еще больше на пол. – У меня так много вопросов.
- Спрашивай, Марико, но сначала, у меня есть вопрос к тебе.
Девушка замерла, прекратив собирать свитки. – Да, дядя? – Ее глаза были невероятно огромными в свете свечей.
- Ничего серьезного, дитя. Я лишь хочу знать, как проходит твое обучение в Минамо. – Он улыбнулся редкозубой улыбкой.
- Ах, отчасти, поэтому я пришла, дядя. Учеба идет хорошо. Настоятели говорят, однажды я стану великой йюши.
- Хорошо. Мы все должны дружить с магией в этой жизни. И все же, полагаю, было бы чрезмерным, надеяться, что однажды, ты забудешь дорогу в великую школу, и примешь жизнь воительницы, а не ученой?
Марико поклонилась с уважением. На этот раз она крепко сжала свитки. – Я вполне согласна с этим, Дядя.
- Да, да, - Сейтаро нетерпеливо отмахнулся от угодничества девушки. – Конечно. Просто я никогда не встречал великого мага, любившего что-нибудь, кроме слов. Воины, тем временем, обладают любовью ко всему в жизни. Всему, - засмеялся он, - кроме, возможно, слов и магов! Ах, славная жизнь, жизнь воина. Я когда-нибудь рассказывал тебе о наших с Шуджиро самурайских тренировках под началом этого пса, Конды?
- Рассказывали, дядя.