Чуть поодаль я слышал блеянье овец на ветру, и ругань пастухов, пытавшихся загнать стадо в укрытие. На мгновение ветер стих, настолько, что я расслышал смех других вахтенных. На мгновение я почувствовал соблазн присоединиться к ним, взять вино, и пожаловаться на старейшин. Пусть кто-нибудь другой берет на себя ответственность за старого воина.
Вместо этого я прошел к кладовой, приземистой постройке без окон напротив деревенского колодца. Наш гость был расположен в передней, подальше от бочек и кувшинов и мешков в дальней комнате. Рюшацу, еще один охранник, поставленный у входной двери, сидел, жадно смотря в сторону костра.
- Есть что-нибудь? – сказал я.
Рюшацу пожал плечами, - Ничего путного. Он начинает плакать, затем прекращает, затем начинает снова. Ни просьб. Ни разговоров. Ни молитв. Ничего.
Я поднял бурдюк ветерана, - Вот. Сходи к колодцу, наполни его.
Рюшацу покачал головой, - Кёкури сказал не кормить его, пока они не решат, что с ним делать.
- Я только что от них, - искренне сказал я. – Они говорят о том, чтобы послать его своей дорогой.
- В такую-то ночь? – сказал Рюшацу. – Лучше бы просто пристрелили его.
Я пожал плечами, скорее, чтобы не смотреть Рюшацу в глаза, чем соглашаясь с его словами. Он все еще смотрел на меня, когда я поднял взгляд. Я протянул бурдюк. – Сходи, наполни его. И если хочешь, можешь не торопиться, - я посмотрел в сторону костра, и ветер снова стих, донеся до нас смех наших товарищей. – Я тут за всем присмотрю.
Рюшацу замешкался, затем взял бурдюк и побежал к колодцу. Я вошел в кладовую.
Передняя комната использовалась для запаковки и распаковки, и была пустой, единственные инструменты были заперты в главном складском хранилище за дверью. Ветеран стоял на коленях в центре комнаты, справа от него стояла нетронутая миска с рисом, слева мигала свеча, обернутая восковой бумагой. Он уже не плакал. Более того, его лицо было спокойным, как у солдата утром, накануне сражения.
- Добрый вечер. – Сказал я. Он не ответил.
Я опустился на колени перед воином. – Вы можете говорить?
- Немного, - его голос был сухим, словно песок. – Воды?
- Скоро, - сказал я, - Старейшины не желали проявлять гостеприимство, пока не были уверены.
- Осторожность, - сказал ветеран, не сводя глаз с колен, - Хорошо. Нам нужно быть осторожными.
- Что случилось? – спросил я.
- Оскорбил Катаки, - сказал он, и его голос дрогнул, произнеся это имя.
- Оскорбили как?
Воин слегка кашлянул. – Это так просто.
- Да, но как? – настаивал я.
Воин оторвал взгляд от своих рук, и в его глазах я увидел безумие. Безумие, и, возможно, намек на что-то другое.
- Все ками спятили, - сказал он. – Затем, это что-то другое в его глазах растаяло, и лицо стало вялым. Он снова опустил взгляд на свои руки.
- Как? – сказал я, вставая, возвышаясь над стариком.
- Убил всех нас, - сказал воин.
- Убил кого? Вашу часть? Ваших союзников? Кого? – я пытался удерживать ровный тон голоса, выбросив из своих слов всякое раздражение.
- Я во всем виноват. – Мягко сказал он.
- Да, - умоляющим тоном произнес я, - но что Вы сделали? Вы убили кого-то?
- Воины должны убивать.
- Тогда, может, Вы не смогли кого-то убить? Осквернили духа? Вы предали самого себя? Вы дезертировали? Вы сбежали? Поэтому Катаки Вас преследует?
Последовала долгая пауза, и входная дверь кладовой задрожала на ветру. Думал ли старик, или просто пытался выговорить слова, я определить не мог. Вскоре, он произнес, - Я сбежал.
Я начал прохаживаться по комнате, обходя его, зная, что Рюшацу недолго будет торчать у костра. Времени не оставалось.
- Катаки хочет Вас убить? – спросил я, прохаживаясь.
Снова пауза. – Кто знает, чего хотят ками? Они все спятили.
- Катаки преследует Вас из мести. – Это был не вопрос, я просто указал это. Я знал, что следовало сделать, что Сурошиан сказал мне сделать, не говоря прямо. Кому-то нужно было принять решение.
- Да. – Мягко сказал старый воин.
Снаружи взвыл ветер.
- Все равно уже слишком поздно, - добавил он.
Я уже стоял за его спиной. Я вытащил из ножен дедовский кинжал, надеясь не вспугнуть его. Вероятно, он слышал шепот металла о ножны, но не шелохнулся. На одно безумное мгновение я подумал воззвать к Катаки, чтобы тот направил мое лезвие, но решил не делать этого.