Got no direction (no direction)
I need direction
Just got my vamp (got my vamp)**
Аккомпанементом его грубому пению стали грохот донышек бутылок об стол, пьяное подпевание и возбужденный смех. У самой сцены танцевали девушки, извиваясь на месте и запрокидывая руки над головой.
Влив в себя остатки крюшона, отдал бокал и выхватил у одной девчонки тонкую длинную сигарету. И танцуя, затянулся. Провел по шее ладонью с сигаретой в пальцах, издав при этом звук средний между стоном и сиплым вздохом.
На сцену вышла девчонка, вероятно, из числа фанаток. С ядовито-розовыми губами и такой же юбкой, с белоснежно-белыми волосами. Она крутилась вокруг него с такими загадочными глазами, будто показывала фокусы. После минуты её карикатур Сатин впился в пухлые девичьи губы. Раздались возгласы поддержки.
Послышался грохот каблуков по сцене. Тео схватил девушку за руку и грубо оторвал от вокалиста, прильнув сам к его губам, напирая с пьяной силой. Пряжки ремней царапнули друг о друга. Алкоголь щекотал самые чувствительные места. Тео был неприлично пьян, вытащил его кожаный ремень и несильно хлестнул фанатку. Та перехватила ремень и осклабилась.
В осветленных волосах парня переливалось конфетти, как серебряные брызги.
– Еще… еще пой, – хрипел ему в губы Тео, пьяно заглядывая в глаза. – Хочу, чтоб ты пел… пой, сладкий…
Повысив голос, Сатин на одном дыхание пропел:
He talking to me,
Like I’m a groupie,
He’s like a pirate
He wanna touch my booty,
We all up in this club,
I’m tryna leave so, so what’s up,
No drink left in my cup,
better wake your soldier up.
Сатин отклонился назад, запрокидывая голову, и резко подался вперед. Волосы взметнулись, падая на лицо. Бездумно двигаясь в такт звучащей мелодии, игрался с Тео.
Ему вторили на разные голоса.
Двигая бедрами в близости от Сатина, неописуемо податливый и ароматный Тео действовал на него как сексуальный стимул, обжигающий концентрат. Так близко, что их тела время от времени задевали друг друга, парень вертелся перед ним, опаляя полудиким взглядом.
Шенг коснулся внутренней стороны бедра, лаская обнаженную кожу. Ладони переместились на ягодицы, отчасти затянутые шортами.
– Это смотрится слишком откровенно, – пробормотал Тео по-английски. – Почему ты надел такие короткие шорты?
Сатин выпустил шумный вздох, осознавая, что больше не в состоянии петь. Накрыл рот парня жадным поцелуем, по инерции двигая телом под нестройное пение и грохот. По подбородку потекла слюна. Тео зарывался пальцами в его спутанные волосы, обдавая лицо запахом перегара.
Девчонки подхватили слова песни.
Kaboom,
Let me see your body work (work),
Голос оборвался, когда Тео своим языком помешал слететь с его губ очередной строчке-хиту.
Work your body till you make your body hurt (hurt),
Kaboom,
Can you get in my system?
I go fast I leave him in the dirt (dirt)***
Слабый привкус пота, ощутимый под лавиной запахов из духов, грима и косметики, заставлял ощущать себя грязным. Смешанный, пряный, грибной дух и аромат авто-загара – привычный запах кожи Шенг, который первое время держал Сатина на расстоянии, теперь неудержимо влек своей горькой и непохожей ни на что сладостью. Именно этот аромат – продолжение двух, щедро сбрызнутых солнцем, рук, осветленных волос, щекочущих лицо, глаз, смотрящих прямо и надменно, – его мальчика.
Скользя языком во рту Тео, увеличивал давление на губы, лип к жаркому телу. Между ними оставалась еще одежда. Сатин начинал задыхаться. Руки блуждали у парня под слоем тряпок, по спине, сжимая, сдавливая кожу. Что ж… вдвоем они устроили отличное представление.
Петь прекратили, загремел «Rammstein».
Они снова танцевали, ослабив поцелуй, и отклоняясь друг от друга. Глаза оставались открытыми, даже когда покрасневшие губы Тео отыскали уязвимое место у края носа, а кожа покрылась жаркими мурашками. Всегда мокрые поцелуи в лицо приносили с собой мощный заряд стимуляции. На них с Шенг пялились знакомые, друзья и совсем чужие люди.
С трудом заставив себя оторваться от парня, Сатин ушел со сцены, ощущая жжение во всем теле и в голове. Горло саднило.
На коже осел запах Тео, тело болезненно жаждало прикосновения. Но непрерывное жжение где-то в желудке не давало голове соображать.
Проталкиваясь среди потных тел на улицу, он налетел на мальчишку. На вид не больше семнадцати. Как сюда попал? Пялится, словно не верит собственным глазам.
Холовора остановил взгляд на тонкой извилистой верхней губе и пухлой – нижней. Жеманные повадки.
Не сознавая, что делает, коснулся языком его рта, раздвинул спелую, нежную мякоть. Под порывом прижал пацана к стене, кожа липкая и влажная. Ноги в подогнутых джинсах оказались между его ног. Мальчик был под кайфом и был таким сладким, что Сатин почувствовал, как у него встает, и поспешил отпустить пацана.
Детям сюда нельзя.
– Тебе пора домой… – выдохнул на ухо пацану Сатин, тот вряд ли слышал его в этом грохоте.
Свет погас, распахнули дверь, музыка с улицы загремела вдвое громче, зачирикали зажигалки, темнота осветилась дрожащими огоньками. Воспользовавшись ситуацией, девчонки поснимали одежду.
*
Небо было окрашено черным. Повсюду горели карнавальные гирлянды.
Кто-то дернул её за руку, и Фрэя круто обернулась, увидав старшего брата.
– Тебе лучше туда не ходить, – повысил голос Эваллё, стремясь перекричать поток музыки.
– Если этому ненормальному снова что-то взбредет в голову, я не могу ручаться, что тогда он никого не покалечит! Пускай, Сатин что-нибудь сделает с этим!
– Не будь глупой! Не ходи туда!
Девушка была напряжена до предела.
Эваллё снова схватил сестру за руку, но та вывернулась.
– Я только на пару слов, скажу ему, чтобы пришел и разобрался! Аулис бы не стала преувеличивать!
– Мы сами разберемся!
– Да этот парень совершенно невменяем! Я быстро!
Она направилась к тому месту, где грохотало громче всего.
В комбинезоне, во всех этих побрякушках и на каблуках особо не побегаешь. Девушка уже натерла себе ступню.
На улице она шарахалась от веселящихся людей, бежала, наталкивалась, мямлила слова извинения.
Фрэя успела забежать и в ресторан с подмостками, где смеялись и пили, и в гримерки, и в зал за сценой.
– Где он?! Где Сатин?! – пристала она к Лим-Сиве.
Парни не могли оторваться от водного аттракциона с каноэ, горками и брызгами ледяной воды. Они полезли прямо в воду.
С ним Велескан и кто-то незнакомый совершенно затрапезного вида.
Тут же рука Велескана оплела её талию. Его отдающая алкоголем, эстрадная усмешка на тонких губах оказалась у самого лица девушки.
– Mien chatte****, куда намылились твои чудесные ножки?
– Я не пойму, я к тебе обращалась? И ты должен знать моё имя. Оно достаточно простое, чтобы запомнить, – брякнула девушка, отталкивая руки музыканта.
– Mienne fée*****, – исправился Вел, усмехаясь. – Не хочешь выпить со мной? – перешел он на финский, намеренно картавя.
– Отвали, если не хочешь иметь дело с моим отцом!
– Да ну, mienne fée… Не будь как восковая. Твой отец только рад будет перевалить заботу о тебе на чужие плечи, – бесцеремонно заявил Велескан, столкнувшись с ледяной стеной равнодушия. – Знала бы ты, как муторно иметь дочь, при его-то образе жизни.
Реплика Вела больно оцарапала слух и свилась тяжестью в желудке. Злость разобрала от такой неприкрытой наглости. Фрэя уже примеривалась, какая часть тела Велескана пострадает от её каблука первой.
– Ну ладно, Вел, отпусти девушку, – заступился за неё Лим-Сива и махнул рукой в глубину парка. – Сатин вон в тех трейлерах за колесом обозрения.
– Спасибо!
– А что случилось?! – крикнул Лим-Сива ей вдогонку.
– Спасибо!
До чего дошло! Как можно так напиваться?
То, что Лим-Сива назвал трейлерами, оказалось тесными комнатами в апартаментах Анны-Лизы. В коридоре было мрачно и накурено, музыка не смолкала здесь ни на минуту, сливаясь со всех концов парка «Enkeli» как в сточную канаву. Там, среди мусора и каких-то коробок, она столкнулась лоб в лоб с парочкой гомосексуалистов. И отскочила от них, как ошпаренная.