– Да.
– Ты ведь понимаешь, это надо будет как-то объяснить полиции.
Заметив, что Сатин отказывается говорить, Персиваль достал тонометр.
– Расслабь правую руку. Я измеряю давление.
Пока он накладывал манжету тонометра на плечо, Сатин молча наблюдал за его действиями. Кожа оказалась липкой и горячей на ощупь.
– Тебе велели беречь сердце, – сказал Персиваль, когда закончил мерить давление. – Твоё давление в порядке.
Мужчина взглянул в лицо Сатина. Его глаза сильно покраснели, на нижней губе с левой стороны запеклась кровь.
– Не хочешь поделиться со мной? Лим-Сива мне рассказал, но я хочу услышать от тебя, даже если последняя версия будет кардинально отличаться от предыдущей.
– Ты ждешь от меня вариантов?.. Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал. Я не хочу говорить больше о Ли Ян Хо.
– Так это был всё-таки Ли Ян? Он играл в твоей группе.
Персиваль припоминал этого человека, хороший был мальчишка, лучше, чем его старший брат Тео.
– Так молод был… Мне жаль.
Холовора смотрел прямо перед собой бессмысленным взглядом.
– Сатин, сними это. Мне надо видеть. Понимаешь?.. Или ты уже и ко мне потерял доверие?
– Я не хочу, чтобы об этом кто-то знал.
– Ты сильно избит, поэтому не трогаю тебя, опасаясь причинить боль. Но на глаз сложно определить степень тяжести, возможно, тебя надо отвезти в больницу.
Не дождавшись ответа, Персиваль отвернулся и подошел к столу. Он еще не успел осмотреться. В ворохе тряпья и украшений отыскал ножницы, о которых говорил Сатин, и произнес:
– Тебя же не кастрировали?
Тут-то Сатин истерически захохотал. Этот смех вышел спонтанным, голова как во время похмелья.
– Если бы меня кастрировали, вряд ли я бы говорил с тобой сейчас.
Что его так развеселило? Вроде ситуация наиглупейшая: один взрослый мужик просит другого показать ему свои причиндалы, возможно, которых и вовсе нет.
Улегшись на спину, Сатин согнул правое колено и уперся ступней в поролон. Персивалю хватило и нескольких секунд, после он отвернулся, стремясь скрыть шок, и еще раз обвел взглядом заваленный стол.
– И никто не слышал..?
– Чего? Моих воплей? – голос зазвучал жестче. Холовора прикусил губу, чтобы не брякнуть что-нибудь оскорбительное. – Ох, Персиваль!.. Не смеши меня! Здесь и так хватало криков, и без меня.
Холовора согнул вторую ногу в колене и опустил ладонь на живот.
– У нас было что-то вроде вечеринки, – позже пояснил Сатин. – Всё нормально, – протянул певец, поворачивая лицо так, чтобы видеть доктора Персиваль.
– Нужно сделать примочку. И еще мне надо тебя осмотреть. Если бы мы находились в моем кабинете, мне было бы гораздо удобней. Я должен убедиться, что всё нормально, как ты утверждаешь. Могут быть серьезные последствия, если что-то не так.
– Ну нет! С меня хватит! Мне не нужна никакая примочка. И только попробуй меня усыпить! Моё тело – не игрушка, с которой можно играться, отрывать руки-ноги, копаться во мне, лезть под одежду!
Взмахнув со злобы рукой, Холовора ударился кистью об кровать и поморщился от боли, это разозлило Сатина еще сильнее.
– Вот только не надо скандалить, я прошу тебя. Я вижу, ты превозмог страшную боль. Однако… кое-что есть, что поможет тебе отвязаться от унизительных расспросов полиции: ты можешь предоставить это как улику дурного обращения с тобой.
– Прости, что? Предоставить как улику?! А вдруг я сам себе сделал подобную хренотень! Вдруг я – мазохист! Глядя на меня, можно еще и не такое предположить! Я прогорю тут же! Что-то не улыбается мне перспектива сидеть за решеткой!
Холовора пнул спинку кровати ногой.
– Я с ума схожу, так не может продолжаться! Я – всего-навсего жертва обстоятельств! Хоть ты мне веришь?!
Холовора вперил немигающий взгляд в доктора.
– Представляешь, что меня ждет, если я расскажу про изнасилование? Все слышали, как мы с Ли Ян повздорили, после, во время концерта я вышел из себя, потому как его игра была ужасна. Я совратил его брата. Мать Ли Ян ненавидит меня за это. Я доставил их семье массу страданий, и Ли Ян винил во всем меня! Я – причина. Ли Ян решил отыграться на мне, в результате чего я убил его, не желая прощать позора. Мне дадут лет пятнадцать за преднамеренное убийство. Столько людей встало на защиту Ли Ян, разве у меня есть шанс, что следователь окажется на моей стороне? Парень был ангелочком, он пересылал деньги своей матери, приглядывал за братом, репутация Ли Ян чиста, в отличие от меня! Ли Ян не способен причинить вред. Должно быть, я спланировал эту ночь, чтобы выставить парня в дурном свете.
– Зачем тебе это делать?
– Потому что… мне доставляет удовольствие принижать тех, кто слабее меня. Потому что я не хочу быть превзойденным. Я играю с людьми в кошки-мышки, мне нравится вертеть ими. Правда ведь такой, как я, готов совершить убийство, если кто-то поставит под сомнение его авторитет? Разве не я подстроил собственное изнасилование, чтобы выйти сухим из воды?
– Тебе нужно взять себя в руки.
– Почему тогда я не помню..?
Голос Сатина дрогнул.
– Что ты имеешь в виду?
– Не помню, что делал этим утром.
– Это последствия шока. К тому же ты мог заснуть.
– Я даже не могу вспомнить, как оказался на кровати. После того, что произошло, я готов был убить Ли Ян, лишь бы отомстить за своё унижение. Вот чему поверит следствие.
Персиваль не сразу отвел лицо, извлекая из чемоданчика мягкую белую тряпку и поливая её лекарственным бальзамом из пузыря.
– Легкий антисептик для дезинфекции, жечь не будет, обещаю.
– Это лишнее.
– Сатин, я – врач, не отнимай у меня мою работу. Мне не разрешат сидеть тут до утра… Хочешь, отвезу тебя в больницу? Я бы мог устроить тебя в своей комнате? Полежишь там до завтра. Или отвезу тебя в Хямеенлинну, к тебе домой.
– Те пару дней, что я провел в больнице – мне их на всю жизнь хватит. А дома я сейчас не могу появиться! Я себе и представить не могу, что будет, если я покажусь детям на глаза в таком виде! И я уже вконец належался!.. Я хочу убраться отсюда! Я что, похож на ребенка?! Хватит обращаться со мной, как с младенцем!
Доктор Персиваль наклонился и тронул своими губами его. От Сатина до сих пор исходил парфюмерный аромат его укладки и мягкий приглушенный запах косметики.
– Всё еще утверждаешь, что с тобой как-то не так обращаются? – нежно прошептал в губы.
Персиваль оттер кровь на теле, сбрызнул ткань лекарственным бальзамом и прошелся по ссадинам и синякам. Сатин молча глядел на доктора.
– Мне жаль, после грандиозного успеха – и такое несчастье.
Повернувшись спиной к нему, Холовора перелег на бок. Персиваль аккуратно протер воспаление на пояснице, когда жидкость попала на порез, Сатин вздрогнул и шумно вздохнул.
– Прости, я обещал, что жечь не будет.
Снова пропитав тряпку раствором, промокнул рану. Сатин прогнул спину и издал тихий звук.
– Выглядит не очень приятно, но порез неглубокий.
Вытянув руки над ведром с фуксиями, плеснул себе на ладони воды, чтобы избавиться от крови.
Отчего-то чаще Сатину дарили хризантемы, орхидеи и фуксии. Розы исключительно красных тонов. Один из букетов даже был украшен цветами шафрана. Должно быть, для поклонников выбор цветов означал что-то.
Уложив Сатина на спину, Персиваль осмотрел ребра, едва касаясь их пальцами. На коже были заметны синяки.
– При глубоком вздохе есть резкая боль?
– Да.
– Тошнота?
– Почти нет.
– Какие ощущения при повороте корпуса?
– Становится труднее дышать.
– Перелома не должно быть, но возможны мелкие трещины. На глаз я тебе, конечно, не могу сказать.
Персиваль отогнул плащ.
– Чем он это сделал?
– Шпилькой.
– Где она?
– Я не помню, куда он её дел.
– Тревожит?
– Черт, я не хочу говорить об этом!
Опустил ладонь на лоб пациента, проверяя, есть ли температура. Влажный лоб был горячим.
– Странный у парня юмор, – произнес доктор Персиваль успокаивающим тоном, надевая резиновые перчатки. – Если человек прибегает к насилию – это означает, что у него проблемы.