Как нужно ненавидеть, чтобы хотеть сделать такое? Вслух Персиваль спрашивать не стал.
– Я куплю тебе анальгетики. Но тебя все равно следует доставить в больницу.
– Это вызовет массу вопросов у полиции.
– Ожоговый шок был?
Судя по недоуменному выражению лица, Холовора не понял вопроса.
– Ладно, скажи мне лучше: ты был в сознании?
На груди и внизу живота крапинок красно-коричневого цвета было больше, они проступили и на животе, но в меньшем количестве и не так ярко. Здесь их цвет изменялся от светло-оранжевого до тыквенного. Это могло оказаться аллергической реакцией на препарат. Оттенком пятна практически совпадали с цветом татуировок и поэтому могли также быть частью рисунка.
Когда доктор дотронулся до лобка, Сатин отмахнулся от его руки:
– Всё, достаточно! Хватит… дай мне прийти в себя.
Сатин откинул со лба волосы. Он сел и накрыл пальцами веки, раскачиваясь взад-вперед.
Персиваль стиснул зубы и слегка нахмурился, распрямляя спину.
– Поищу тебе какую-нибудь одежду. Советую первое время не надевать белья под брюки, думаю, ты сможешь это пережить. И что-нибудь, чтобы закрыть плечи от посторонних глаз.
Доктор огляделся, раздумывая с чего начать поиски, белую тряпку он отдал Сатину.
– Твой организм еще не до конца восстановился: после лихорадки прошло слишком мало времени.
– Как будто я этого не понимаю.
Холовора двумя руками прижал к прокушенной губе комок ткани. Протер лицо, стирая пот.
Персиваль принес еще банку пива. Пока Сатин пил, доктор опустил кейс на стол, открыл крышку и достал оттуда чистую тряпку, брызнув на неё медицинского спирта, тщательно удалил следы крови с ножниц.
– Придумай, как замазать следы на лице. Ты не должен давать им повода сомневаться в тебе. Нужно обставить всё так, будто в эту ночь ты не встречался с Ли Ян.
– Моя кожа под ногтями Ли, мои волосы на одежде Ли, моя кровь на его теле, мои слезы, сперма, слюна, мой пот, Ли Ян весь пропитался моим запахом… Не думаешь же ты, что этого будет недостаточно для подтверждения моей вины? И как только будет проведено вскрытие, я уже не смогу отрицать свою причастность.
– Если эксперт до сих пор не подтвердил твою причастность к смерти Ли Ян Хо, это может означать только то, что парень принял душ, избавившись от всех улик. Что он делал потом?
– Михаил… мне больно об этом вспоминать. Разве так трудно это понять?
– Ты не остался калекой и о произошедшем до сих пор никто не знает.
– Я должен быть благодарным? – Сатин чуть развернулся в его сторону, не поднимая взгляда. – Ли назвал меня конченым человеком. Неужели я больше ничего не стою? Эваллё сказал: «Папа, ты так жалок!» Это так? Скажи мне. Ты что-то разглядел во мне, поэтому ты терпишь меня? Или всё дело только в работе?
– Если тебя волнует мое отношение к тебе, то оно не изменилось. Пойми, ты не обязан расплачиваться за преступление Ли Ян Хо. Чужая вина не делает тебя ни хуже, ни грязнее. Я знаю, ты был о парне лучшего мнения. Нелегко принять его предательство.
Сатин снял с волос резинку – накладные пряди своей длиной почти скрыли рану на пояснице – и перебросил их копну на правое плечо.
– Я не поеду с тобой: хочу остаться с моей группой.
– Понимаю, но ты должен дать им время. Сегодня не ты один перенес крупное потрясение.
– Дерьмо свинячье, я никому ничего не должен!
*
Анна-Лиза сидела у стены, перекрестив на груди мощные руки с проступившими жилами. Она была у себя дома и свободно развалилась на стуле, вытянув длинные ноги. Рослая, в теле, в естественном свете, заливающем комнату, она казалась атаманшей из детских сказок.
У неё был звонкий раскатистый голос:
– Конечно, господин следователь, то, что Холовора убил этого мальчика, – всё это полнейшая чушь! Я знаю этого человека, он далеко не ангел, но на убийство человека не способен.
Резкое «убил» неприятно отозвалось внутри, под ложечкой засосало.
Пока ему не успели предъявить заключение об аресте, пока никто его не раскрыл и не заковал в наручники, он всего лишь независимый гражданин Суоми.
Анна-Лиза, он и следователь с напарником сидели в небольшой светлой комнате. Солнце еще не зашло и сквозь запыленные оконца выжигало лучами нехитрую деревянную меблировку и прелести эпохи постмодернизма: автоматическую кухню и новейший санузел. Открыли двери, но сквозняк не шел. На стол поставили баллон с водой, на тот случай, если кому-то захочется утолить жажду, и четыре пластиковых стаканчика, только подозреваемому запрещалось притрагиваться к баллону. Мужчины курили дешевые папиросы, Анна-Лиза недобро поглядывала то на них, то на него, а то её взгляд устало рассеивался. Следователь источал острый запах пота и чего-то маслянистого, белая рубашка с короткими рукавами едва сходилась на обросшей жиром груди – от этого зрелища тошнота усилилась, и Сатин отвел взгляд.
Напрямую Сатина не обвиняли в убийстве, но он по-прежнему оставался главным подозреваемым. Его спасало время. Пока не будет доказана его причастность, принимать серьезные решения рано.
Холовора врал напропалую. Нет, он не спал с Ли Ян Хо. Да, он напился до синих чертей. Ссадина на лбу появилась в результате того, что он упал с мотоцикла. Да, он развлекался всю ночь с девочками, жена тоже была там, она может всё подтвердить.
Группа уже заплатила шлюхам, чтобы те поддержали необходимую версию произошедшего. Этого вполне было достаточно, чтобы обеспечить Сатину алиби.
Что-то подсказывало, что пока ему верят. Нельзя было упускать подобную возможность, ведь раньше у него так замечательно получалось пускать пыль в глаза.
Следователь обмахивался отчетом, а напарник утирал салфеткой пот с шеи. Оба пребывали в дурном настроении и отыгрывались на нем. Из-за него им приходилось торчать здесь, когда они уже давно могли отбыть в свой отдел, где, по крайне мере, есть вентиляторы. Холовора не давал им того, что от него ожидали. Лучшим вариантом было бы сделать перекрестный допрос, но Тео Шенг всё равно ничего бы нового не добавил. Хотя Сатин, наверное, уже никогда не узнает, что китаец насочинял, одно было ясно: парень довел их до белого каления.
Следователь – тот, что был наиболее упитанный из двоих, с редеющими на макушке темными волосами и язвами на щеках, которые он пытался скрыть за щетиной, – уперся пухлыми ладонями в стол, как обычно делают стражи порядка в фильмах про преступный мир.
Он имел густой глубокий бас.
– Не думайте, что ваше имя убережет вас от подозрений, господин Холовора.
– Господин следователь, неужели вы думаете, что я настолько кичусь своим именем?
Жажда не давала ему покоя, язык едва ворочался.
– Нам плевать. Вы сейчас не в студии звукозаписи. Правила здесь устанавливаем мы.
Анна-Лиза презрительно фыркнула. В этот момент дверь хлопнула, и на пороге появилась Рабия.
Глаза её были сухими, ни следа того, что она плакала. На сердце стало спокойней.
Рабия не уехала, не бросила его. Она всё еще верила.
Напарник взглянул на женщину, а потом перевел взгляд на Сатина.
Его хриплый голос заядлого курильщика резал слух.
– Кто она?
При виде жены, в горле сжался ком.
– Моя супруга, Рабия.
Не сводя с него пытливого взгляда, женщина пересекла комнату. Обведя глазами полицейских, она повысила голос:
– Какое вы имеете право обвинять моего мужа?!
– Вы подтверждаете, что эту ночь господин Холовора провел с вами?
– Да, конечно! Этому полно свидетелей!
На последней фразе у неё пресекло дыхание, и она втянула воздух с сосущим звуком, как будто задыхалась здесь.
Сердце забилось чаще.
Её дыхание было тяжелым, почти астматическим. Рабия склонилась к мужу, обнимая того за плечи и прижимаясь щекой к волосам. Её слегка трясло. Сдерживать боль в его присутствии для Рабии оказалось куда труднее. Недолгое время она прижимала его к груди, гладила по лицу, волосам. Сатин слышал, как надрывалось её сердце. Из горла вырывался тихий болезненный шумок. Хотелось уберечь её даже от малейшей боли, закрыть собой.