Интересно, о чем он мог писать так длинно? Шел второй месяц войны, время было тревожное, все всерьез задумывались, слушая сводки Совинформбюро, во время перерывов между занятиями бегали к штабу, где на карте флажками отмечалась линия фронта, ожидали, когда, наконец, полк будет отправлен на передовую, потому что в такое время трудно отсиживаться в тылу. О чем же мог писать Тигран Турпанов своей девушке? Что поднялся по сигналу в семь часов, оделся, умылся, встал в строй на утренний осмотр, пошел на занятия, вернулся в свою палатку, после обеда часик поспал, снова пошел на занятия. Обо всем этом много не напишешь, да все это было мелко и незначительно. Ни о чем же серьезном Турпанов не мог написать, потому что полк был еще далеко от фронта.
До призыва в армию он был студентом университета, изучал ботанику, а в армию пошел, отказавшись от отсрочки, которая ему полагалась, как студенту. Мирную профессию он для себя избрал такую же нежную, как и он сам. На войне надо уметь убивать врагов, придется повидать и кровь и трупы, надо будет и не спать по нескольку ночей и пить из копытного следа, а он три года изучал в университете пестики и тычинки.
Как-то во время учений командир батальона майор Кравченко приказал ему отвезти в штаб полка донесение. Майор слез с лошади, вручил ему пакет и приказал срочно доставить. Майора Кравченко все любили. Он никогда не сердился и не кричал; если у солдат что-нибудь не получалось, его доброе, немолодое, морщинистое лицо передергивалось, а это означало, что майор Кравченко боится, что неловкому солдату будет очень трудно на войне и солдат этот может погибнуть только из-за того, что не научился окапываться и вести достаточно метко огонь из винтовки. Нужно было видеть, с каким старанием Тигран Турпанов старался взобраться в седло, но он то никак не мог вставить носок сапога в стремя, то высокая рыжая лошадь, которой надоела эта возня, переступала ногами, и он падал на землю. Майор Кравченко, наконец, засмеялся и сказал:
— Так, так… Наверное, бывший студент?
Турпанов, слегка покраснев, подтвердил, что он бывший студент, и попросил разрешения доставить донесение в пешем строю. Он так и сказал майору:
— Разрешите, я в пешем строю… У меня ноги быстрые…
Майор опять засмеялся, помог Турпанову сесть в седло, подержал лошадь, чтобы солдат мог благополучно спрыгнуть на землю, и сказал: «Видите, как это просто», а донесение поручил доставить Вершинину. Вершинин — он был из оренбургских казаков — птицей взлетел в седло и рысью поехал в штаб полка. Турпанов посмотрел ему вслед, покачал головой, а потом, когда майор отошел, повторил движения Вершинина. Он разбежался, слегка оттолкнулся рукой о воображаемую луку седла и подпрыгнул вверх. Все покатились со смеху, увидев, какое самодовольное выражение приняло при этом лицо Турпанова.
Турпанов был веселый парень, и все его любили, хотя были уверены, что воевать ему будет очень трудно: уж очень неприспособлен к военной жизни он со своими интеллигентскими замашками. Только потому, что его все любили, ему и простили злую шутку, которую он сыграл со своими товарищами.
Произошло это так. Из города в лагерь не доставили вовремя табак. Говорили, что на Северном Донце самолеты разбили мост и поэтому автомашина не пришла в лагерь.
Все знали, что Турпанов не курит, и его табак делили в отделении, где он служил. Никто не тянул его за язык, и он мог бы промолчать. Но ему зачем-то было нужно во время перерыва сказать, что в зарослях на берегу Северного Донца есть трава, которая, если ее на костре слегка подсушить, полностью заменяет табак.
Солдаты едва дождались обеда, чтобы сразу же, выйдя из столовой, бежать на Донец. Турпанов в решительный момент куда-то исчез, и его искали по всему лагерю, пока не нашли в красном уголке, где он писал письмо. Сначала он заартачился, но у него отняли бумагу, и тогда он подчинился. Все пошли к берегу. Турпанов шел впереди, с видом майнридовского следопыта разглядывая прибрежную зелень, а за ним молча шагали двадцать или тридцать человек. Самые нетерпеливые иногда выскакивали вперед, чтобы посмотреть на лицо Турпанова и определить по нему, есть ли надежда. На лице его было глубокомыслие, напряженное внимание, и он бормотал какие-то латинские наименования. Так водил за собой солдат Турпанов до тех пор, пока не истекло свободное время, а потом признался, что запамятовал, заменяющая табак трава, видите ли, братцы, встречается не на берегу Донца, а в Уссурийском крае, да и то очень редко, как и корень женьшень. Потом он попробовал утешить товарищей и сказал, что нашел траву, из которой можно приготовить крепкую настойку, и что секрет этой травы раскрыл еще древнеримский оратор Цицерон, но его не стали слушать.