Три недели он жил с одной мыслью: во что бы то ни стало научиться хорошо стрелять через оптический прицел. В полку шутили, что Турпанов так ушел в занятия, что даже девушке своей перестал писать.
Так или иначе, а Турпанов стал снайпером, и вскоре о нем заговорили в полку.
Перед рассветом он уходил за передний край, выбирал позицию и возвращался в роту глубокой ночью на следующий день. Командиру роты Турпанов докладывал очень коротко: «Одного», «Двух». И командир роты никогда не переспрашивал его. Все понимали, о ком идет речь.
За пленного фельдфебеля Турпанова наградили медалью. Это был очень редкий случай — снайпер захватил «языка». Турпанов выбрал тогда позицию в разваленной печи, оставшейся от сгоревшего дома. На этом месте была деревня, но потом война оставила только одну обгоревшую печь, остальное снесла артиллерия. Печь была в полукилометре от нашего переднего края. За ней виднелись вражеские танки. Гитлеровцы врыли их на лесной опушке в землю, и на поверхности торчали только башни с орудийными стволами и пулеметами. Получились доты. Танков было восемь. Вражеская пехота укрывалась за ними в лесу.
Едва успел Турпанов занять в разрушенной печи огневую позицию и вставить на всякий случай в гранату запал, как на снегу показались гитлеровцы. Они шли прямо на печь. Их было четверо. «Танков восемь, а солдат — четверо», — неотчетливо подумал Турпанов. Он почти совсем не волновался. Сосчитал гитлеровцев: «Один… два… три… четыре…», вставил запал еще в одну гранату, поудобнее улегся. Гитлеровцы шли гуськом, один за другим. Турпанов сначала выстрелил в последнего, потом — в предпоследнего. Поле было ровное, снег скрыл все бугры и ямы. Гитлеровцы залегли. Они вдавились в снег и начали отстреливаться. Турпанов был надежно укрыт за кирпичной стенкой. Автоматные очереди только осыпали с кирпичей пыль. Турпанов стрелял не через чело печи, а через узкую трещину между кирпичами, и обнаружить его было нелегко. Гитлеровцы метались на снегу, переползали с места на место, не решаясь подняться на ноги и бежать к своим танкам, потому что того, кто пробовал бежать, сразу догоняла пуля. Потом остался один фельдфебель. Он закричал, поднял руки и заспешил, путаясь в полах шинели, к печи. Турпанов пропустил его мимо себя и, низко пригибаясь, побежал за ним. Оставаться на раскрытой огневой позиции было нельзя. Вслед им загремели пулеметы, а потом один из танков развернул башню и дважды ахнул по ним из пушки. Фельдфебель с невынутым из кобуры пистолетом спрыгнул в наши окопы целым и невредимым. Турпанову осколок пробил полушубок и ранил в плечо. Рана была неопасная, осколок не затронул кость. Когда полчаса спустя он пошел в санбат, фельдфебель, которого по лесной дороге увели чуть пораньше, все оглядывался на него с опаской и недоумением. Через пять дней Турпанов был снова в строю.
О нем написали в армейской и фронтовой газетах хвалебные статьи, наградили медалью «За отвагу», присвоили звание младшего сержанта, а потом и сержанта.
А спустя некоторое время Турпанов снова отличился. Он был тогда вместе с Вершининым и с Гусаковым. Все они сильно обмерзли. Хуже всех чувствовал себя Гусаков. У Турпанова губы были синими, нос, щеки, пальцы на руках и ногах побелели, однако, когда ему дали водки, он смог идти самостоятельно, а Гусакова пришлось нести на носилках. Было начало декабря, и в тот день ударил очень сильный мороз. Накануне почти всю ночь шел снег и было не особенно холодно, а днем так похолодало, что ветки деревьев покрылись инеем и вода, припасенная солдатами в котелках, промерзла до дна.
Снайперов обычно в разведку не посылают, но Турпанов уговорил командира роты. Старшина Шалыт сам пошел к лейтенанту Балашову и просил разрешить послать Турпанова. Все догадывались, что вскоре должно было начаться наступление, и Турпанову заранее надо было присмотреть новые огневые позиции. Командир роты отпустил его и назначил старшим. Группе было приказано выяснить, действительно ли к гитлеровцам прибыло пополнение и какое подразделение напротив стыка двух наших соединений занимает оборону. Турпанов, Гусаков и Вершинин должны были ночью пройти до большого села по замерзшему болоту через лес. Вернуться предстояло по другому маршруту — по кустарнику вдоль большака.
Они шли один за другим по рыхлому, еще не слежавшемуся снегу, слегка блестевшему при призрачном свете луны: Турпанов впереди, за ним Вершинин, позади Гусаков. Все трое были с автоматами, винтовку Турпанов оставил в части. Под снегом было много кочек, и Гусаков часто спотыкался, то и дело вполголоса ругаясь. Турпанов, не любивший ругани, не выдержал и раздумчиво произнес: