Теперь Турпанов медлил с ответом. В глазах командира полка мелькнуло пристальное внимание и, может быть, любопытство. Взглядом и движением бровей он предлагал Турпанову не торопиться, подумать как следует.
— У вас будут две специальности: военное дело и ботаника… Пушки и цветы, так сказать…
Командир полка оглядел всех, кто сидел в землянке, — все с любопытством посмотрели на Турпанова.
— Пушки и цветы… Если пушки в хороших руках, то это здорово звучит, — произнес кто-то.
Турпанов никогда не раздумывал, хочет ли он быть офицером. На досуге он иногда вспоминал о ботанике — о многих вещах, известных только специалистам. Даже мысль о военном училище не приходила ему в голову.
— Плох солдат, который не хочет быть полковником, — снова прозвучал тот же голос.
Это была старая умная поговорка, и Турпанов едва приметно кивнул головой. Этим он как бы подтвердил свое согласие с поговоркой, но тут же подумал, что ее произносят немного иначе.
И, видимо приняв этот жест за выражение согласия, командир полка подписал какую-то бумагу и сказал многозначительно, глядя на Турпанова так, будто именно он, Турпанов, привел эту поговорку:
— Генералом… В поговорке речь идет о генерале.
ТРУДНОЕ УТРО
Уваров рукавом гимнастерки вытер с лица пот и осторожно раздвинул камыши. Сквозь зеленую шелестящую завесу он увидел именно то, что ожидал увидеть: гитлеровцы, переговариваясь и опасливо озираясь по сторонам, толпились около полевых кухонь. Рослый, круглоголовый, со смешливым лицом солдат, забравшись на передок кухни, деловито накладывал длинным черпаком дымящийся гуляш по котелкам; он сопровождал это занятие прибаутками: подставлявшие котелки улыбались. Рядом на траве сидели солдаты и торопливо ели, стараясь опустошить и снова наполнить котелки до прихода начальства. Уваров увидел, как на краю балки появились два минометных расчета. Минометчики приостановились, удивленно тараща глаза на толпу солдат и кухни, потом, побросав минометные плиты, стволы и лотки с минами, на ходу отстегивая котелки и выхватывая из-за голенищ ложки, заспешили к кухням.
Затаив дыхание и бесшумно отпустив упругие стебли камыша, Уваров повернулся на бок и перебрался на более сухое высокое место.
Положение, в котором он очутился, было трудным. Старший повар Шурыгин, повар Коротков и ездовой Иванников убиты, кухни достались врагу. Хорошо еще, что второй ездовой Тиунов успел отпрячь и увести лошадей. И вот он, старший лейтенант интендантской службы Уваров, лежит в полувысохшем, густо заросшем камышом болоте и смотрит, как фашисты хозяйничают около кухонь.
Ранним утром Уварова вызвали в штаб бригады, и бригадный интендант полковник Шастин отчитал его за то, что он вовремя не выслал в штаб один из отчетных документов. Еще в лесу, далеко от расположения своего батальона, он услышал артиллерийские раскаты, частую пулеметную дробь, понял, что начался бой, и заторопился в часть. На опушке леса ему встретился ездовой Тиунов. Он вел две вместе связанные пароконные упряжки. Забрызганный грязью, с блуждающими глазами, он доложил, что старший сержант Шурыгин приказал ему выпрячь лошадей и постараться доставить их в тыл. Он погнал лошадей на склон балки и удачно выбрался. Кухни вывести не удалось, потому что дорога, проходившая по дну балки к берегу реки, была перерезана фашистами. Оглянувшись в последний раз со склона балки, Тиунов увидел, что Шурыгин, Иванников и Коротков залегли за кухнями и стреляют по гитлеровцам, прорвавшимся в балку с фланга.
Объясняя все это, Тиунов размахивал руками и так коверкал русские слова, что его трудно было понять. По национальности он был осетин, но в обычное время говорил по-русски почти чисто. Плохо объяснялся Тиунов лишь в минуты сильного волнения.
Уваров сорвался с места и побежал через поле. Дорога́ была каждая секунда.
На середине поля его застиг пулеметный обстрел, и он залег около заросшей репейником межи, обхватив руками низенький межевой столбик. На срезе столбика сохранилась едва приметная надпись: «Валя». Уваров прочитал ее машинально и так же машинально, неотчетливо решил, что, наверное, какой-нибудь тракторист в час отдыха вырезал это заветное для него имя.
Уваров пролежал около межевого столбика три или четыре минуты, а когда поднялся на ноги, вблизи с гулом и воем взорвалась мина. Его обдало землей, дымом, теплом, и воздушная волна отбросила на прежнее место. Из дыма вынырнул солдат в выгоревшей и нахлобученной, чтоб не сорвалась при быстром беге, пилотке. Как только мина не задела его? Уварову показалось, что солдат появился в том самом месте, где разорвалась мина. Солдат что-то крикнул и предостерегающе указал рукой в том направлении, куда собирался бежать Уваров. Старший лейтенант проводил глазами юркую и складную фигуру солдата и, напружинив все тело, поднялся на ноги. Он, не выбирая дороги и не отводя хлещущие по лицу ветки, пробежал через рощу, опустился по склону балки и начал перебираться через болото. Стрельбы в балке не было, и это насторожило Уварова. Сквозь заросли камыша он рассмотрел какое-то движение и, низко наклонившись, стал подбираться к лужайке, где должны были стоять кухни. Кухни действительно были на месте, но… около них суетились фашисты. В отдалении, у зарослей низкорослого ольшаника, лежали Шурыгин, Иванников и Коротков. Они лежали в ряд, касаясь друг друга плечами, — так застигла их смерть.