Задание было трудное, очень трудное. Волков плохо спал ночь, снова и снова обдумывал то, что предстояло ему выполнить. Он столько раз наблюдал за дзотом и вражескими пулеметчиками, так изучил подступы к нему, что мог точно рассчитать каждый свой шаг, каждое движение. Выбравшись из траншеи, укрываясь за буграми и обломками, он поползет по выжженной земле, усыпанной стреляными гильзами и осколками снарядов. Он поползет без особой спешки: из дзота его все равно не заметят. На берегу ручья он немного передохнет, а может быть, даже зачерпнет пригоршней воды, напьется. Наверное, вода в ручье хорошая, прохладная и вкусная, не то что в копанках — их много понарыли солдаты, там вода пахнет прелью и болотом. Потом он поднимется на ноги и, пригнувшись, побежит по болотцу, взберется на взгорок. Он так быстро преодолеет пятнадцать или двадцать шагов, отделяющих взгорок от дзота, что гитлеровцы не успеют подскочить к пулемету и взяться за его рукоятки. Казалось ему, что он уже слышит хруст гильз и осколков. Вслед за этим он слегка уклонится вправо, к валяющейся на склоне кургана металлической бочке из-под бензина. Рядом с бочкой есть ямка, видимо заброшенный окоп, в нем в случае необходимости можно будет на несколько минут укрыться, если гитлеровцы все-таки успеют открыть огонь. После этого он отбежит в сторону и упадет невдалеке от дзота, в недосягаемом для пулемета месте, и будет кидать в дверь гранаты. В такую жару дверь будет непременно раскрыта настежь. Вплотную за ним побежит Петров, Дубонос и Тиунов забегут с противоположной стороны, слева.
Волков плохо спал: ведь не каждый день при свете, на виду у всех, приходится штурмовать дзоты! Еще он плохо спал потому, что гитлеровцы до самого рассвета все стреляли и стреляли из минометов. Две или три мины взорвались на перекрытии блиндажа, всех обсыпало землей, и дышать стало трудно из-за дыма, который заполз в блиндаж. Как же тут спокойно спать, если над головой с треском и звоном взрываются мины, людей осыпает землей и вонючий дым заползает в блиндаж! Наконец плохо спал Волков и потому, что не то что страшно, а как-то щекотно было думать о своей участи. Хорошо еще, что о Тане в эту ночь Волков не думал. Он отгонял от себя эти мысли. И в самом деле: лучше не думать о любимой, если через несколько часов предстоит штурмовать дзот.
На дне траншеи, прижавшись к песчаным стенкам, на корточках сидели солдаты, и, когда Волков вышел из блиндажа, все постарались заглянуть ему в лицо. А Куныкин слегка улыбнулся и тихо, сочувственно спросил:
— Чего притих-то?
Слова эти задели Волкова. Совсем он не притих, просто хочется пить: в блиндаж ночью нашло столько дыма, что в горле пересохло. А кроме того, здорово хочется есть. Что же он, Волков, в горелки будет в траншее играть?
После завтрака Волкова, Петрова, Дубоноса и Тиунова вызвал командир батальона. Они провели в блиндаже командира час или два, обсуждая подробности задания, договариваясь с артиллеристами, пулеметчиками и минометчиками.
И на командном пункте и в траншее, куда снова пришел Волков, он ловил на себе встревоженные, озабоченные взгляды. Они и волновали его и слегка раздражали. Ведь дзот был так близко, поднявшееся уже на середину неба солнце так радостно грело, а на переднем крае было так непривычно спокойно и прилетевшая к траншеям неведомо откуда стая воробьев так беззаботно чирикала, а главное — все было так хорошо продумано и взвешено, что Волков не верил ни во что худое, все должно было обойтись удачно.
Однако сейчас из-за этих взглядов товарищей и из-за того, что время приближалось к полудню, он почувствовал тревогу. Она пришла неожиданно и медленно вползала в сердце.
Совсем против воли Волков припомнил ту тихую ночь, крыльцо, взволнованный Танин голос, в котором слышались и тоска, и радость, и душевная боль, и раскрывшаяся любовь. Он явственно представил ее чистые голубые глаза, всю ее фигуру.
Нет, никак невозможно было обмануть эти глаза! Волков приободрился, повел плечами, и ему захотелось рассказать товарищам что-нибудь веселое, беззаботное, далекое от войны.
Раньше Волков не знал, что сможет заинтересовать своей болтовней взрослых, серьезных людей. Но недавно он увидел, что слушают его внимательно, с улыбками и что шутки его быстро расходятся во взводе, а иногда и в роте. И в последние дни он часто рассказывал всякие случаи и события.