— В расстроенных чувствах вернулся, да и догнать сумел в самое, можно сказать, короткое время.
— Мне недисциплинированные солдаты не нужны. На вас будет наложено взыскание, — пообещал Федоров, но в тоне, которым он говорил все это, отчетливо чувствовалось, что командир взвода, как и командир отделения, доволен тем, что солдат так быстро отыскался.
А через два дня, когда часть подошла к линии фронта и стала готовиться к занятию участка обороны, Маркина вместе с сержантом Дмитриенко послали в разведку. Перед ними была поставлена задача — уточнить передний край противника. Их сопровождал сержант из части, которая отходила на отдых.
Они выполнили задачу, а когда возвращались, на опушке леса наткнулись на вражескую засаду. Из густого кустарника выскочило шесть дюжих гитлеровцев. Маркин, Дмитриенко и сопровождавший их сержант укрылись было за соснами и стали отстреливаться, но с тыла, из лесу, прячась за деревьями, вплотную к ним подошла еще группа немцев. Перестрелка длилась недолго — три или четыре минуты. Автоматные очереди сразили обоих сержантов. Маркин успел только сорвать с Дмитриенко планшетку, где хранилась карта. После этого он почти в упор застрелил одного из немцев, метнулся в сторону и, пригнувшись, побежал в чащу. Бежал он очень долго, погоня не отставала. Фашисты, видимо, хотели взять «языка» — они стреляли понизу, стремясь ранить его в ноги, потом с ходу повели плотный автоматный огонь. Ни одна пуля не задела Маркина. Он пробежал несколько километров, а когда выстрелы смолкли, влез на высокую разлапистую ель — она надежно спрятала его, если бы даже погоня не сбилась со следа, — и стал осматривать окрестности, стараясь найти хоть какие-нибудь ориентиры, которые помогли бы ему разобраться в карте. Но увидел лишь море слегка заснеженных вершин. Тогда Маркин слез с дерева и хотел сесть на кучу слежавшегося хвороста. Быстрый шорох заставил его круто повернуться и поднять винтовку. Мимо него промчался заяц, за ним гналась лисица. Маркин облегченно вздохнул.
В госпитале он уже успел привыкнуть к тихой и размеренной жизни, а теперь события стали меняться в такой яростно стремительной последовательности, в таком темпе, что впору было хоть чуточку отдышаться. И чтобы трезво оценить положение, он усилием воли заставил себя хоть несколько минут не думать об убитых товарищах, о погоне и смертельной опасности, от которой еще не ушел. Маркин принялся думать об отце. Нет в нем прежних сил и бодрости. Возвращается с работы, сидит один в нетопленой комнате, думает о войне, о покойной жене, о сыне… А лет пятнадцать назад, мускулистый, шумливый, брал он сына с собой на речку, словно щенка кидал в воду, ласково поругивал. И ругательства у него были смешные и веселые. Сына, если у того что-нибудь не ладилось, он называл «прейскурант». Потом шли, увязая в песке, повязав головы рубашками, незаметно от хозяев дразнили привязанных за частоколами цепных собак. А мать, в ярко-красном, с крапинками ситцевом платье, босая, стояла на пороге, смотрела на них любовно, сажала за стол обедать, угощала горячими пышками… Ушло все это, невозвратно ушло…
И вот Катя… Сколько было говорено слов!.. И кто их только придумал, эти слова, если они могут быть враньем? Зеленые глаза, которые он так любил, оказались бесстыжими глазами, теперь они смотрят на того железнодорожника. А может, они обманут и железнодорожника?
Но очень скоро мысли Маркина вернулись к только что пережитому. Два сержанта, два тела на слегка запорошенной земле — Дмитриенко, вислоусый, добрый и заботливый кубанец, и сержант, которому поручили их сопровождать. У того сержанта было приятное лицо и распевный голос… Лицо у Дмитриенко было сильно разбито, страшно вспомнить… А тот сержант еще загребал руками землю… Все остальное пока можно было выкинуть из памяти, этого — нельзя.
Маркин завязал вещевой мешок, закинул на плечо винтовку и пошел через лес в неизвестность, навстречу новым испытаниям жизни или гибели.
Солнце зашло, стало темнеть, а он все шел и шел, а когда лес превратился в сплошную черную стену, лег, подложив локоть под голову, и сразу же заснул.
Когда он проснулся, уже рассвело. Пронизывающе-холодный ветер шумел в вершинах деревьев, пересыпал мелкий колючий снег.
Маркин попробовал подняться. Ноги онемели, не гнулись. Руки тоже замерзли. Все же он владел ими. И он стал бить руками по бедрам, стараясь хоть немного согреться. Это ему удалось не раньше как минут через десять. Он поднялся и пошел к видневшемуся между деревьями просвету.