Просвет оказался опушкой леса, а дальше расстилалось поле. Солнце ярко освещало равнину. Вдоль опушки шла наезженная дорога. За дорогой виднелись неубранные побуревшие овсы. Среди поля стояли две разваленные скирды, дальше, — окутанные туманной дымкой, редкие домики. Над ними вился дымок, — там была деревня.
И хотя Маркин нигде не увидел людей, он почувствовал, что вокруг их много. Неясное движение угадывалось в деревне, за поворотом дороги слышался шум моторов, раздавались человеческие голоса.
Маркин укрылся за частым невысоким ельником и стал ждать. На дороге показалась автоколонна. Тяжелые грузовики были загружены снарядами. На ящиках сидели солдаты. По тому, как они беспечно вели себя, Маркин сообразил, что немцы чувствуют себя здесь в безопасности.
Дорога снова опустела.
Маркин распахнул шинель и, прикрывшись ее полой, развернул карту. Деревня в лощине, по-видимому, называлась Крутышки.
Поблизости находится село Рыкалово, где-то за ним проходит линия фронта. Всего до переднего края по прямой около десяти километров.
Надо было уходить обратно, в лес, и пробиваться к фронту. Другого выхода не было. Но он медлил. В ельнике со стороны дороги его увидеть было бы очень трудно, и он решил, что можно побыть здесь еще некоторое время.
За поворотом дороги снова послышался нарастающий гул моторов. Это полз танк, выкрашенный в белую краску. Танк остановился напротив ельника, в котором укрылся Маркин. Из люка выпрыгнули два танкиста. Через минуту за ними вылез и третий. Один из них вынул из планшета карту, и они стали что-то обсуждать, то и дело поглядывая в сторону деревни.
Маркин сунул в рот указательный палец, чтобы получше отогреть его. Он сделал это на всякий случай. Стрелять в немцев было бы гибелью для него. Второй раз, замерзшему до костей, ослабевшему от голода, от погони не уйти.
Затаив дыхание он наблюдал за немцами, стараясь предугадать каждое их движение, чтобы быть ко всему готовым. Потом неожиданно, совсем против воли, снова вспомнил об отце. Плохо ему там одному в нетопленой комнате. Вспомнил о двух сержантах, молодом и пожилом, о которых в штабе скоро составят страшные бумаги. Вспомнил и о Кате и вдруг, весь налившись злобой, еще не осознав, что делает, положил мокрый палец на спуск своей самозарядной винтовки.
Он бы, наверное, не выстрелил, если бы один из гитлеровцев не сделал несколько шагов в его сторону. Что хотел сделать немец — неизвестно. Просто он шагнул в сторону ельника, высматривая что-то в лесу. Маркин прицелился и выстрелил ему в грудь. Немец упал. После этого Маркин стал стрелять в двух других фашистов. Они попадали на землю, и он поочередно стрелял то в одного, то в другого, пока не кончились патроны.
В него ни разу не выстрелили.
Потом он вскочил на ноги и побежал в лес, на ходу вставляя в винтовку новую патронную коробку. Дорогу ему преградило поваленное дерево, и он остановился около него в нерешительности. Стрельбу на опушке леса услышали. В деревне кто-то бил железом о кусок рельсы, слышались крики. А он стоял, поставив ногу на поваленное дерево, не обращая внимания на всю эту кутерьму, весь погруженный в свои мысли.
В лесу было спасение, но солдат нерешительно зашагал к опушке. Он задержался в ельнике, где только что лежал, зачем-то пересчитал валяющиеся за кустом стреляные гильзы, затем вышел на дорогу и, не обращая внимания на шум в деревне, стал рассматривать своих врагов. Два танкиста были убиты. Третий — с маленькими усиками, пожилой, с морщинистым лбом, сидел, широко раскинув ноги, и смотрел на остановившегося рядом с ним солдата, губы его беззвучно шевелились, правая рука застыла на рукоятке наполовину вынутого из кобуры пистолета. Маркин наклонился, взял из его руки пистолет, сунул в карман шинели и пошел к безмолвному танку.
Странное дело: в окрестных деревнях почти не было жителей, гитлеровцы выгнали их из прифронтовой зоны, оставалось лишь по нескольку стариков и старух, которых солдаты заставляли топить печи и ставить для них самовары. Но молва об этом рейде, содержащая подробности, которые трудно придумать, перешла линию фронта еще прежде, чем части Советской Армии сломали оборону противника и стали подвигаться вперед.
Сам Маркин рассказывал очень немногое, все его внимание было поглощено главным, и все второстепенное от него ускользнуло. Да и наблюдения его были ограничены узкой смотровой щелью.
Конечно, он имел представление о моторе, так как четыре года проработал шофером на грузовике. Правда также в то, что до ранения он служил в стрелковом батальоне, который входил в состав танковой бригады, и много раз наблюдал, как механики и водители ухаживали за своими машинами, и даже помогал им. Однако сам он в тот день впервые забрался в танк. И больше того, когда впоследствии его спрашивали специалисты, какие действия он производил, он далеко не все мог толково объяснить. Его выручили смекалка, опыт шофера и подхлестывающая смертельная опасность.