Я осталась на месте, конечно. Опустив голову и поглядывая на Торна украдкой. Если наместнику вздумается схватить меч и рубануть подопечного по шее, я ничего не успею сделать. Сработает ли воронка событий, которую я так красиво показывала син-тару на мосту над прудом? Скажем, одна шпилька, которую я стащила у Торна, чтобы заколоть свои волосы. Оставшиеся не удержат прическу син-тара, когда тот дернется, уходя от удара, и полетят наместнику в глаз…
«Руэна, — вкрадчиво заговорил незримый голос в моей голове. — Что ты несешь, Руэна?»
Я чуть не фыркнула вслух. Наместник тем временем взял в руки меч и так же — рукоятью вперед вернул его Торну. Но расслабилась я только тогда, когда Торн снова оказался рядом со мной. Следом к наместнику подошел Готар и повторил тот же ритуал, предлагая свой меч:
— Вверяю мое оружие и мою жизнь, моя честь принадлежит Ямата, — тихо сказал он.
«Ого, — подумала я, — какая пафосная средневековая ерунда!»
Потом на колени перед троном изящно опустилась Нимара. У нее, к моему удивлению, тоже был меч, хоть и покороче, и полегче на вид, чем клинки братьев. На рукояти блеснули несколько рубинов. И наместник все так же благосклонно повел рукой — мол, я вижу твое почтение и твой дар, но мне они пока без надобности, ступай с миром.
Следом за Нимарой подошел замковый управляющий. Но он был безоружен и просто встал на колени, склонившись в низком поклоне. Фуманзоку легко коснулся его головы открытой ладонью. То же повторилось с седовласым стариком, подтянутым смуглым мужчиной средних лет (верховным судьей, командующим — продолжало подсказывать инфополе). Церемониймейстер негромко называл имена, но все, похоже, и без него знали, в каком порядке подходить на поклон к наместнику. Не знала своей очереди только одна залетная оберегающая, притворившаяся послушницей
«Пойду последней. Или вообще не пойду, авось никто и не заметит».
Но, как ни странно, мое имя прозвучало даже раньше имени жениха Нимары, Хидэки.
— Руэна, послушница монастыря Цветущих вод, почетная гостья таррана Ямата!
Вон как! Почетная! Я спрятала улыбку и со всей возможной скромностью засеменила к возвышению. В зале царила тишина, но мне казалось, что я слышу, как скрипят мысли в головах придворных и прочих гостей церемонии. Многие ли из них поверили в «почетную гостью»? Или с улыбкой смотрят на девчонку, которая выдала себя за послушницу, но почему-то поселилась совсем рядом с покоями Торна и везде ходит за ним? Мне почудился тяжелый взгляд Мару откуда-то справа.
Ступени. Подняться, встать на колени. Увидеть совсем рядом оранжевый шелк рукавов, холеные руки и блеск серебра на правом запястье. Склониться низко. Насколько низко? Что это за серебряный браслет у наместника? Надо постараться как можно точнее скопировать позу только что отошедшего от трона дипломата из Кириоко. А как кланялись другие чиновники? Браслет, браслет, где я видела такой-же? А вдруг послушницы кланяются иначе? Инфополе искрило перед глазами, пытаясь подобрать данные к моим хаотичным мыслям.
Поздно. Ладонь наместника арантара опустилась мне на волосы. Словно ледяная стрела вонзилась мне в макушку, прошивая тело насквозь, расходясь колкими мурашками в пальцах ног.
Оранжевый водоворот перед глазами. Чей-то удивленный возглас. Чернота.
Десятый день месяца падающих листьев. Из ненаписанного дневника син-тара Торна Ямата
Глядя на то, как четверо слуг уносят Руэну, я не мог не подумать, что у моей оберегающей есть основной талант. Она, судя по всему, способна испортить абсолютно всё! Может, я слишком долго её выкапывал? Вот так ни с того ни с сего нарушить освященную каму и седой стариной традицию вступления наместника! Мыслимо ли? А в такие моменты традиции — это всё, что у нас есть. Та тонкая граница, что отличает нас от зверей. Ведь если у человека забрать традиции, он превратится в животное.
«Впрочем, — продолжал размышлять я, — а чем животные хуже? Кто-то может сказать о верности супругу, но аисты хранят её всю жизнь и погибают, когда умирает их половинка — в отличие от нас, людей. Может вспомниться забота о детях, но поверьте, глупые колючие ежихи лучше следят за своим потомством, чем многие из нас. Однажды мне пришлось наблюдать, как трогательно старая обезьяна оплакивала умершего то ли брата, то ли супруга (кто их разберет). Все тормошила, пытаясь разбудить, и когда это не вышло, страшно закричала в небо, словно проклиная каму… Не все люди так скорбят об ушедших близких. И ещё. Ни одно животное не сделает как син-тары Ямата — не пригласит наместника и не станет ему улыбаться, пока тот гордо восседает на едва остывшем троне нашего отца. И не будет возмущено, что эта традиция пошла не по плану. Наверное, зря мы создали традиции. Может, без них мы были бы лучше…»