Выбрать главу

Стерликов Анатолий Егорович

Камышовые странники

Анатолий Егорович СТЕРЛИКОВ

Камышовые странники

Повесть

________________________________________________________________

СОДЕРЖАНИЕ:

Заячья нога

Камышовые странники

Елка в Кукуе

На переезде

На том краю песков сыпучих

Гусиные перья

Бычья шкура

Словарь незнакомых слов

________________________________________________________________

ЗАЯЧЬЯ НОГА

Третьи сутки сидит Егор в землянке один-одинешенек. А землянка та затеряна среди гряд песчаных Муюнкума. Он сидит на утрамбованном полу, на пропыленной кошме*. Егор уже не плачет - он плакал долго и не может больше плакать. У него есть родители и братья, но нынче они далеко.

_______________

* Здесь и далее все слова, отмеченные звездочками, поясняются в конце книги в алфавитном порядке: смотри "Словарь незнакомых слов".

Охотник Харитон, Егоров отец, с войны пришел недавно. Он был чуть живой и на улицу не мог выйти без посторонней помощи - ему помогал братка* Володя.

- Плохо, оказывается, на войне вас кормили, - слышал Егор слова матери. - А мы ведь всю рыбу на войну сдавали, себе почти ничего не оставляли...

- На передовой добрый харч был, - возражал отец. - Кроме своей порции ели еще и за побитых. Это в госпитале зубами щелкали. Но я в основном за дорогу отощал... Свой паек поделил с беспризорной детворой. Еду и думаю: как-нибудь выдюжу. Вернусь в Муюнкум, а там - мясо под окнами бегает.

Но Харитон первое время не то что ружье - ложку не мог держать в руках. Она у него дрожала, и уха зря расплескивалась. И семья жила как прежде: мать Егора с братьями старшими ходила на узеки* поймы Чу-реки, что за барханами, долбили там тяжелой пешней* лед и ставили гнилые сетки.

Отец же все время думал про зверя, рыскающего по тугаю и саксаульникам пустыни Муюнкум. И он мало-помалу готовился к предстоящей охоте. Сидя на кошме, набивал зарядами патроны, запечатывал их пыжами.

Егор теперь вспоминает эти прекрасные часы. Как он сидел рядом с отцом, играл холодными тяжелыми гильзами, покрытыми прозеленью окисла. Ему, конечно, хотелось большего: помогать отцу. Например, наполнять мерки маслянисто блестевшей дробью и вставлять в гильзы капсюли, снаружи блестящие, пурпурные, как ягоды нитрарии*, пустынного растения. Но отец всякий раз грозил Егору шомполом, когда тот пытался добраться поближе к разложенным на кошме боевым припасам.

Харитон был промысловиком и животных убивал не потому, что это доставляло ему большое удовольствие (как, скажем, охотникам-любителям, которые почему-то иногда называют себя спортсменами), а потому, что должен был кормить свою семью и выполнять договор - привозить на склад фактории* мясо. Такая, значит, у него была работа. Впрочем, охотился он только осенью и зимой, не больше трех месяцев в году. Остальное же время - мирно рыбачил. По этой причине Харитон с семьей все время кочевал - как до войны, так и после. Весной люди покидали охотничье зимовье, перебирались на берег какого-нибудь чуйского узека. А осенью снова возвращались в свою землянку.

Но возможно, тут нужно сказать несколько слов о том, как русские оказались в казахстанских пустынях.

Сто с лишним лет назад отважные и смелые люди из центральных и южных губерний России пустились в далекие странствия. Эти люди не были путешественниками - нужда заставила их странствовать. На своих телегах, запряженных быками, они тащились по беспредельным и безлюдным степям, в надежде найти свободную, никем не занятую пахотную землю, и луга и пастбища, где, по слухам, скот можно пасти круглый год потому, что "клин зеленый" не желтеет, не иссыхает и не вытаптывается.

Некоторые переселенцы погибали в пути. Не хватало еды, порой нечем было кормить-поить скот, и людей мучила жажда. Но большая часть переселенцев добиралась до берегов Сырдарьи, Чу, Или, Каратала, Лепсы, Карабалты - этих и других больших и малых рек Семиречья и Средней Азии.

Еще тележные следы не замел песок, еще не заросли они травами, а переселенцы уже пахали землю и сеяли хлеб, строили мельницы и кузницы. И казахи-кочевники видели, как у них на глазах бесплодная земля превращается в зеленые оазисы. Переселенцев можно было обнаружить в Муюнкумских и даже Кызылкумских песках. Здесь они промышляли зверя, ловили рыбу в узеках, петляющих среди барханов.

Пришельцы не мешали степнякам, мирная жизнь кочевий не нарушалась. Поэтому казахи, давно принявшие подданство России, не препятствовали стихийному проникновению русских в свои беспредельные степи, в дебри камышовые и тугайные. Они даже видели выгоду в том, что на их просторной земле появились поселения, где прямо-таки на глазах какой-нибудь круглоглазый бородач из куска ржавого железа может выковать подкову, отбить кетмень*, без лишних слов починить колесо арбы. Эту способность русского человека ко всякому ремеслу высоко ценили кочевники.

Родители Егора как раз и были потомками семиреченца-первопоселенца, обосновавшегося когда-то в чуйских камышах*.

В январе отец и самый старший брат, Николай, перепоясались патронташами и на лошадях охотничьей фактории поскакали в глубь Муюнкума. Еще раньше на телеге уехала мать. Ее увезли в Гуляевку - вырезать аппендицит. И теперь Егор не знал, что с ней. Умерла ли она, или ей просто не на чем домой вернуться в урочище* Кукуй и она у гуляевской бабушки ждет возвращения охотничьего каравана?

А братка Володя, с которым Егор остался на зимовье, ушел к дедушке Кожемурату, к соседу-чабану, чтобы попросить у него пшеницы. Он хочет перемолоть зерно на ручной мельнице - диирмене, сварить из муки баланду да испечь пышек. Кожемурат добрый человек. Так отец считает.

- А почему он добрый? - спросил однажды Егор у отца.

- Потому что он умный, свет видел. В Мекку ходил, - ответил отец, дымя вонючей махоркой и морщась от боли в плече, изуродованном на войне немецкой пулей. Харитон больше уважал тех, кто много странствовал "видел свет". Хотя сам он, если б не война, пожалуй, дальше Гуляевки нигде бы и не был. Многие русские казахстанцы даже в России не были за всю свою жизнь. Особенно первопоселенцы и потомки семиреченских казаков.

- Что такое Мекка? - допытывался Егор.

- Место, где никогда не бывает зима. Фрукты там растут прямо на улицах. Хошь рви и ешь, хошь любуйся.

Мальчик ничего не понял. Потому что фруктов он и в глаза не видел. А в разговорах они даже не упоминались. Взрослые обычно толковали про войну, про охоту и рыбалку. О хлебе еще много говорили. Чем меньше хлеба, тем больше о нем говорят. А вот фрукты он даже и представить себе не мог. Ведь пустыня кругом песчаная. Сколько ни смотришь с гребня бархана - не увидишь ни людей, ни деревьев. Иногда вдали, где гряды сливаются в одну сплошную линию, замаячит всадник или путник. А приглядишься - куст жузгуна* или одинокая, скрюченная в три погибели саксаулина.

Пустыня, пустыня, пустыня...

Однако Егор из слов отца догадался, что фрукты - какая-то еда. И тогда сказал ему:

- Дедушке Кожемурату хорошо-о-о... Раз он в Мекку ходил...

- Нет, ему плохо, - возразил отец, затягиваясь цигаркой, чтобы хоть как-то отвлечься от боли, которая объявлялась перед бураном. - У него сынка Естена убили. Шальной пулей. Из пэтээра стрелял не хуже нас, охотников.

Чабан был мирный с рождения, а перед немецкими танками у него страха не было, жег их, если попадались они ему на мушку.

Многое из того, о чем рассказывал отец, непонятно. Что такое "шальная пуля" или "пэтээр"? Егор видел только обыкновенные, охотничьи пули. Те, что братья рубили из кусков свинца и обкатывали на диирмене. Свинцовые окатыши запечатывали войлочными пулями или бумажными пыжами. В каждую гильзу - по одному окатышу.

Харитон и Естен до войны немного дружили. И так уж случилось, что и воевали они в одном батальоне. Теперь бы Естен был джигджятом отца Егорова - другом то есть задушевным, для которого не жалко зарезать и последнюю овцу.