Канары
Я лечу на самолете на Канары. Крылья железной птицы неумолимо быстро разрезают нежную акварель, выплеснутую на небосклон неаккуратной рукой утомлённого художника. Этот творец каждый день лепит из пены кучевых облаков легкие в своей недосказанности скульптуры, размещая их по лазоревой шахматной доске согласно одному ему известным правилам и предлагая зрителю вступить с ним в диалог фантазий, где каждая новая реплика воображения собеседника будет встречена новыми мазками краски на телах этих фигур. Ребёнок в паре кубических километрах облачной влаги увидит маленькую собачонку, смешно перебирающую короткими дрожащими лапками, чтобы притащить хозяину тапочек сопоставимых с ней размеров и умственных свойств. Подросток увидит героя любимого фильма, в безысходной героике бороздящего потоки воздуха. Взрослый, с наибольшей вероятностью, увидит только разбросанные по синеве ошмётки чистейшей ваты, хотя если он бережно относился к любителю маленьких собачонок, то эти обрывки могут сложиться в чувственное хитросплетение призрачных фигур, или воплотить собой силуэт машины мечты, или сложиться в понятный одному смотрящему знак, который послужит внешним толчком, заставляющим либо сделать шаг вперёд, либо упасть и быть раздавленным тяжестью миллионов литров воды. Небесный художник облаками рисует на небосводе те дыры и раны, которые саднят у людей, и расписывает их нежнейшими переливами акварели, мягкой повязкой укрывающей сочащиеся кровью шрамы.
Думая такие мысли, я смотрела в иллюминатор, с замиранием сердца предвкушая скорую посадку и начало приключений. Меня ждет неделя хождения под парусом и тесное знакомство с его Величеством Океаном.
День первый.
Я стояла на выступе скалы, нависающим над волнами, и силилась рассмотреть что-нибудь в черноте ночи. Плавником акулы океан бьет в челюсть, выбивая из-под ступней землю и оставляя им бирюзовую соленую бездну, полную хищных челюстей. Снасти им в такт лязгают по мачте, напоминая о хрупкости костей, тонкости кожи и мягкости мышц. Большой волне - большое тело кита, белой паутине барашков - изящество дельфина, шквальному ветру - агрессия мощи касатки. Блестящим черным боком она давит мячик солнца, бросив свое туловище в арку прыжка, на секунду омыв кислородом белизну брюха, чтобы наполнить эту иллюзорную уязвимость соленым супом из морепродуктов, не успевших раствориться в бездне, как мячик солнца исчезает в черных объятиях божественной Нут ночью. Под ступнями уже твердеет осколок скалы, вздымающий себя скалистым уступом поближе к Млечному пути, прочь от беспросветной пропасти, шепчущей угрозы тысячью голосов облизывающих камни волн. Застывшая магма больно держит меня за ноги, пока мы с Бездной играем в гляделки под аккомпанемент струнной музыки натянутых между небом и водой яхтенных мачт в исполнении океанического ветра. За спиной, на Севере, где-то режут льды своими плавниками касатки и вторят рукотворной песне в марине, впереди, на Юге, темнотой стерта линия горизонта, а здесь, посередине, есть только тремор ожидания, соль восхищения на веках и трепет безмолвного уважения.
День второй.
Сегодня мы зашвартовались у необитаемого остова вулканического происхождения и, преодолев небольшое расстояние на шлюпке, отправились по нему гулять.
Миллионы лет сальные железы планеты выбрасывают накопившийся под корой гной лавовыми потоками через поры вулканических кратеров. Моря и океаны сотни раз багровели взрывающимися магмой чириями огнедышащих гор. Сталкиваясь с холодными океаническими водами, лава, шипением проклиная разницу температур и раздраженно плюясь паром, застывает веснушками архипелагов на юном личике девчонки Земли.
Бурно реагирующая стихийными бедствиями на все, что происходит на щеках континентов и в водоемах глаз, подросток-планета предпочитает проводить досуг за чтением комиков и постановкой спектаклей по ним. Один из ее любимых графических романов повествует о четырех черепашках Ниндзя, постановку по мотивам приключений которых Земля ежечасно и ежедневно ставит на Канарских островах. Неспешность представления лишает антракты любых привилегий и изгоняет их прочь, отдавая все время мира для бесконечной истории, хороводом сменяющую повторяющиеся действия. Начинаются они с восходом солнца, когда четыре черепашки выползают из пещерной канализации и карабкаются вверх по черному лаку застывшей магмы, сцепившему живопись гранитных пород горы. Отсырев под землей, панцири четырех героев обрастают нежно-салатовой маслянистой плесенью низких кустиков. Под колючими кактусовыми лапками черепашек крошатся белые косточки скелетов растительности, вынужденной довольствоваться слишком тонким для бурного роста слоем почвы. Есть у планеты еще две мизансцены цирка уродов, где выступают карликовые растения - звезды северной и южной приполярной широты, короли нескончаемой мерзлоты. Там выступают другие актеры в других ролях. Канары же - это самая западная оконечность жаркого европейского лета.