Вукол не нашел своего товарища Ванюшку, исчезнувшего после провала. Но неудача друга не могла заслонить для Вукола радости за то, что белые стены казенного учебного заведения все-таки его, Вукола, приютили. Странным казалось, что воспитатели на его глазах были избиты своим воспитанником. Однако молчаливое сочувствие молодежи оказалось не на стороне избитых. Вукол узнал фамилию усача: Хохлаченко. А по окончании всенощной, проходя через «курилку», где резко чувствовался запах уборной, воспитанники читали, смеясь, стихи за подписью Хохлаченко, написанные мелом на стене:
Гигантские крылья ветряной мельницы Челяка, стоявшей за селом, на пригорке около большой дороги в степь, медленно крутились под ленивым августовским ветром.
В нижнем этаже была мастерская, отгороженная дощатой переборкой и наполненная странными деревянными моделями фантастического механизма, состоявшего из больших и малых шестерен, колес и колесиков от больших маховых до самых маленьких, широких ремней и торчащих отовсюду коротких крыльев и лап, как бы готовых сцепиться между собою. Хозяин сидел за столом, вымеряя циркулем чертеж. Нос изобретателя был оседлан очками в массивной медной оправе; борода, пропыленная мукой, свалялась в твердый длинный клин; брови были нахмурены.
Он встал и, оглядев созданные им машины, чуть тронул ближайшую к нему деревянную лапу. Большое колесо ожило, двинулось вокруг своей оси, лапа медленно поплыла, задев мимоходом другую, тоже пришедшую в движение, и вот, передавая друг другу чуть заметное прикосновение, все колеса и колесики, наполнявшие сарай, плавно и стройно закрутились.
Изобретатель смотрел на их почти беззвучное движение с чрезвычайным вниманием. Потом вздохнул, протянул руку и повернул рычаг: колеса остановились.
Дверь за спиной Челяка отворилась, он вздрогнул и оглянулся: на пороге стоял его сын.
Встретились взглядами, хмурые, похожие друг на друга, отец и сын, хотя сын почти на голову был выше отца, красив и строен.
Челяк тревожно и вопросительно взглянул на сына. Ванюшка сел на обрубок дерева, снял пропотевший картуз и тяжело вздохнул.
— Что скоро? — сухо спросил отец. — Зачем воротился?
Ванюшка вдруг расхохотался.
Челяк недоуменно выпучил глаза.
— Знаешь, тятя, что там случилось во время приемки-то? ась? вот смешно было! Ученик один… здоровенный парень… из казаков уральских… подошел к директору, да и говорит: «Вот вам моя благодарность!» Да как даст ему в рыло! Повалил вместе с креслом! Учитель подвернулся, он и ему тумака! Тот по всему классу кубарем пролетел! Умора!.. «Караул» начали кричать! Скандал! Вот бестия! а?
— За что это он их? — погладив бороду, пытливо спросил Челяк.
— Надо полагать — за дело! При всех ведь!
— И никто за них не заступился?
— Куда тут! старшие-то ученика жалели не их, а товарища: в Сибирь, мол, пойдет за это удовольствие! Ты сам посуди — что за воспитатели такие, ежели воспитанник им по морде надавал? А они, как ни в чем не бывало, сели за стол и начали экзамен!.. Ехиды! Спросили меня: «Докажите, что двойка больше единицы!» Что за вопрос глупый? Это — чтобы с толку сбить?
— И что же?
Иван помолчал, потом раздраженно брякнул:
— Ну, двойку и поставили! Да и не жалко! Ну их к черту! Какое это ученье? Доведут до того, что в морду дашь которому-нибудь и отправят куда Макар телят гоняет!
— А Вукол как?
Ванюшка опять помолчал и тихо, солидно ответил:
— Вукол сдал на стипендию! Ну, да у него голова-то не моей чета? Ему ученье легко дается, а все-таки — помяни мое слово: хоть приняли, а вылетит и он в трубу: не за плохое учение, а за поведение — обязательно! Потому мы, кандалинцы, да вот еще казаки эти — народ вольный, мы так не можем!
Опять помолчал и убежденно добавил:
— Вылетит!
Челяк задумался, забрав в горсть длинную пыльную бороду.
Ванюшка кивнул на шестерни и колеса, на торчащие рычаги и «лапы»:
— Все трудишься, все строишь, а не выходит дело! Готовило-мотовило? Ась?
Отец взглянул на сына грозно.
— Не понимаешь меня: земля наша бездорожная. Чем в грязи увязать, лучше на крыльях летать.
— Правильно! Тятя, не сердись, это я так, к слову, а сам давно гляжу на тебя и думаю: какой сильный ты человек, на ярмарках, бывало, силу свою показывал, а кроме того — голова упрямая, летучую машину строишь, век свой бьешься! Може, не ты, так я ее до дела доведу, ежели в город пойду не по книгам учиться у побитых дураков, а прямо на механический завод? Ну — учеником поступлю? Може, не ты, так я на настоящем-то самолете полечу? а? Как знать? Може, и по ярмаркам пойду, как ты ходил, силу нашу кандалинскую показать? Може, в балагане гири поднимать стану али просто в кузнице с молотобойца начну. При нужде в грузчики могу на время поступить — что за беда? Попробовать себя хочу, счастья на земле поискать! Ты, тятя, пожалуй, и не знаешь, каких я здоровых бородатых мужиков под себя подминал, даром, что мне шестнадцать лет, а никто и не верит, двадцать дают!