Страшные лица немецких пенсионеров и особенно пенсионерок. На левом берегу, вдоль набережной, расположены художественные музеи — от изобразительных искусств до музея немецкого кино. Босх в Штеделевском институте. Его персонажи — на улицах Франкфурта. Огромная, преимущественно турецкая барахолка на набережной Майна.
Далее, вверх по Майну, — Ашаффенбург. Разрушен во время войны англо-американской авиацией (всего лишь!) на 50 %. Замок — летняя резиденция майнцско-го архиепископа. Из экскурсии по Ашаффенбургу следовало, что при архиепископе коррупция была исключительным источником процветания города. Седьмой голос майнцского архиепископа при выборах императора Священной Римской империи германской нации был решающим. В город перед выборами съезжались представители различных князей и партий с щедрыми дарами. Вывод, который напрашивался, но ни разу не был произнесен вслух (о немецкая политкорректность!): продажность как принцип демократии и католической церкви. Видимо, такие экскурсии должны были иметь большое воспитательное значение. Оказалось, что Ашаффенбург — это еще один «третий Рим». Один из маленьких, захолустных римчиков.
После посещения замка архиепископа мы с вологодским медиамагнатом Германом Титовым отправились приобщиться к сидру. Иоганн Вольфганг Гёте в «Dichtung und Wahrheit» хвалился, что по молодости выпивал то ли 5, то ли 7 литров сидра — и это не кажется пустой похвальбой после того, как отведаешь напитка. Зона си-дропроизводства и преимущественного сидропотребления ограничивается землей Гессен и простирается по Майну до города ирландских монахов — Вюрцбурга.
В Вюрцбурге я ничего не узнал ни про процент разрушения от американских бомбардировок, ни про сущность и издержки демократии. Небольшой, но очень красивый городок со старинным мостом через Майн со статуями Святого Киллиана и других ирландских монахов. Мы отправились гулять по городу не с экскурсоводом, а с очень симпатичной девушкой-волонтером из Восточной Германии, которая приглянулась одному из сакс-мафиози.
Вообще хочется заметить, что ГДР сформировала некую народоподобную общность внутри германской нации, чем-то неуловимо близкую нам и почти родную. Что касается девушек, то они безусловно симпатичнее в бывшей ГДР, чем в Западной Германии. Возможно, это связано с тем, что на территории Восточной Германии в прошлом обитали славяне (даже немцы знают, что название города Berlin — вовсе не от «barlein», не имеет никакого отношения к медведю [bar], а от древнезападнославянского «берло» — «низкое место»; так же дела обстоят почти со всеми топонимами в Восточной Германии), и в местном населении чувствуется славянская кровь, а возможно — последствия пребывания группы Советских войск.
Может быть, в привлекательности для нас восточных немок существенную роль играет мимика? Западная Германия и Западный Берлин были очень сильно американизированы. Возможно, потерпевшие поражение страны и народы имеют некую восприимчивость к элементам культуры оккупантов. Во всяком случае, восточные немцы, имея массу сходных с нами мелких, но совокупно значимых черт, выделяются отсутствием американской ничего не обозначающей маски-улыбки. На протяжении тысячелетий мимика была существенным средством общения людей, и улыбка означала симпатию. А вот в американской культуре — стала некой формой соответствия стандарту, ну как прикрывание наготы в общественном месте, отсутствие запаха пота, — и перестала что-либо обозначать в эмоциональном плане. Таким образом, западное лицо для нас выглядит как личина, социальная маска, униформа — то, что наши предки назвали бы «рожей» или «харей»… Губы растянуты в неестественной резиновой улыбке, а глаза — злые и холодные. Вот, пожалуй, наших соотечественников и представителей других неамериканизированных (пока еще) народов можно опознать по неформальному выражению лица («…лица необщим выраженьем…»).