Все это время Агнесс очень внимательно слушала его. Даже голову чуть наклонила.
— И вообще… вы мне все нравитесь! — не зная, как продолжить, выпалил Кан, постаравшись выделить это «все».
Девушка улыбнулась:
— А все — это кто? Милена? Криста? Или… я?
— И Милена, и Криста. Но больше всего — ты! А Витку… я ее даже немного боюсь. Слишком уж… как мне кажется… она… добра ко мне. Или как это называть?
— Ага… Вон, значит, как? Все ему нравятся. Подрос, кобелишка. Да еще и с Филипом неделю пообщался. Но ты прав, в общем-то. Я уже говорила ей… Но…
Каннут облизнул губы — в неровном свете свечи Агнесс казалась сейчас еще более красивой, чем обычно.
— Иди сюда! — потянулся он к девушке, но та, покачав головой, отодвинулась еще дальше к двери:
— Кан! Ты мне тоже нравишься, но Витка — моя подружка. Я должна с ней поговорить. Надеюсь, она поймет. Вот тогда… Может быть…
Каннут вздохнул.
«Хотя… может, она и права. Да и особого желания… Устал все-таки!».
— Но поцеловать-то тебя можно? — почесал он нос.
Она засмеялась:
— Если только поцеловать? То — можно!
«Какая она славная. И умная, и красивая, и фигурка — что надо. Только вот — повыше бы была, пусть немного!».
Но Кан, хоть и был уставшим, чуть увлекся. Целуя девушку, сам не понял, когда его руки снова начали свое путешествие по телу Агнесс. Девчонка снова отодвинулась от него и с удивленным видом прошептала:
— И когда успел так наловчиться? Вы там с магом, что — всех селянок перепробовали?
— Ну, скажешь тоже — всех селянок! — он снова попытался прижать ее к себе.
— Ну скажи — было ведь? — она уперлась ему в грудь руками.
— Ну-у-у… было. Разок всего! — «А чего отпираться? Маг-то точно ничего скрывать не будет, и сегодня-завтра слушки по таверне расползутся!».
— Вот ведь… А Витка, дуреха, думала, первой у тебя будет! — укоризненно протянула Агнесс.
— Агни… Я ведь никому ничего не обещал, так ведь? Вот про что я и говорю, она себя накрутила, и я не хочу, чтобы так и продолжала накручивать. А где она, кстати?
— Домой отпросилась на неделю. Анджи вернулась, а Витка отпросилась. М-да… и что мне с вами делать? — задумалась Агнесс.
— А вот не надо со мной ничего делать! Я вполне нормальный. А вот подруга твоя… Каннут снова, пользуясь задумчивостью девчонки, привлек ее к себе и приобнял за попу.
«Панталончики эти у них довольно забавные! В рюшечках, в кружавчиках!».
— Да погоди ты, Кан. Ох и руки у тебя! Ох и руки! — девчонка отскочила к дверному проему и засмеялась, — Опытные такие руки эти. Знаешь… честно скажу — я бы осталась у тебя сейчас, но Витка… Давай все же — я поговорю с ней и, может быть, после этого… Хорошо?
Каннуту ничего не оставалось делать, как кивнуть.
— Но я буду надеяться, Агни, что ты придешь ко мне в гости, да?
Она снова засмеялась:
— Посмотрим! Может быть, и да…
После ухода девушки Каннут с удовольствием развалился на такой родной уже кровати. Некоторая неудовлетворенность от отказа Агнесс имела место, но усталость вполне успешно с нею боролась.
«Неплохо проехались. И интересно было, и Лорри… Да и в Речной с этими разбойниками удачно все завершилось. Х-м-м… что еще скажут Бруно и Седрик?! Но… «Я подумаю об этом завтра!».
Никакого чувства раскаяния, стыда или чего-то подобного Плехов не испытывал. Ни за случайную связь с симпатичной крестьянкой, ни по поводу убийства грабителей в Речной.
«А чего мне их испытывать, эти угрызения совести? Я что — ребенка убил? Или старушку-процентщицу? Даже не собаку и не кошку, а самых настоящих упырей. Доведется — снова убью! Противно, конечно, вспоминать, но — что сделаешь, если здесь других способов умерщвления «ближних» пока не придумали? Хорошо в реальности: «бах» из винтовки за километр — мишень упала. А что эта мишень еще час назад ходила-бегала, разговаривала, смеялась? Так — далеко же было, ни лица не разобрать, ни всего прочего. Это в реальности люди расслабились, разбаловались. А здесь — только «холодняк», только «хардкор»! Недаром же немцы во время Второй мировой нагрудный знак придумали — «Участник штыковых атак»! Понимали, насколько это разные вещи: издалека или же вот так — лицом к лицу, глаза в глаза. Бац! — дубиной по башке, и только мозги кроваво-серыми брызгами в разные стороны! Шмяк! — топором по шее, и голова в сторону, а из обрубка кровища фонтаном. Ших-х! — и меч распарывает брюхо, а оттуда кишки — склизкие, вонючие, противные! М-да… уж! Привыкай, Евгений Плехов, к кровавости здешнего бытия!».