«Конфуз, право-слово!».
Неизвестно, чем бы закончилось это мероприятие, но в номер, широко распахнув двери, сначала зашли обе горничные — Криста и Милена, а за ними и Седрик.
— Ну вот, мы же говорили, что они здесь! — показали «горняшки» перед стариком всем своим видом некое демонстративное осуждение, — И что это вы тут затеяли?
Но сами поблескивали любопытными глазками.
Седрик, наклонив голову, обошел Кана по кругу, осмотрел, похмыкал и сказал:
— Здесь будьте, я сейчас вернусь!
Кан, в штанах, плотной зеленой рубахе и напяленной на него куртке, перевел дух.
— И долго мне так стоять? — негромко спросил он у девушек.
— Да ты в зеркало пока на себя посмотри! — подтолкнула его Агнесс.
«М-да! Блондинистая морда, с несколько длинноватыми и чуть вьющимися светло-русыми волосами, тонкий нос, серые глаза. Подбородок вот только немного тяжеловат. Странно! Все говорят, что мне двенадцать лет, а я бы дал этому парню лет пятнадцать, а то и восемнадцать. Хотя восемнадцать — все-таки — перебор! Но пятнадцать-шестнадцать — точно! Рост… Рост — непонятен. Но, стоя рядом с девушками, я уже заметно выше их. Не в полголовы, но где-то рядом!».
— Ну как? Нравится? — с ожиданием спросила Агнесс, как будто она сама все это и сшила, а не только принесла от швеи.
— Очень нравится! Только я не знаю — когда и что надевать? Вот когда цветные рубахи, а когда белые? Когда и какие штаны? — признался Кан.
— Белые — это только на праздник какой-нибудь! — убежденно заявила Вита, — Это Бруно нас носить их постоянно заставляет. Говорит, что посетителям и постояльцам нравится, когда мы красиво одеты. А штаны… да какие хочешь, такие и надевай!
Стоявшие чуть в стороне Милена и Криста переглянулись, и последняя негромко сказала подруге:
— Красивый мальчик вырос. Жаль только, что совсем молоденький!
Милена засмеялась и так же негромко ответила:
— Это так. Но может, это и есть самое сладкое, а, подруга?
Вита мгновенно возбудилась и, высоко поднимая грудь, явно была готова ответить что-то сердитое, но в этот момент вернулся Седрик.
— Вот, парень, примерь-ка! — старик протянул Кану кожаный черный ремень с висящими на нем ножнами. Ножны были непустыми.
Кан затянул ремень на поясе, поправил ножны, отправив их ближе к левому боку. Ремень был не из рядовых: проклепанный, с вышитым серебристой проволокой орнаментом. Потом взялся за рукоять ножа и потянул, с любопытством уставившись на кинжал. Да, это был именно кинжал — обоюдоострый клинок, с хищным острием. По виду оружие напоминало знаменитый эсэсовский кинжал, именно тот, что «Моя честь зовется верность». Только без всякой гравировки на теле клинка.
«Х-м-м… а вот эту серую с синевой сталь я уже видел. На мече Бруно!».
— Седрик! Это же гномья сталь, это очень дорого! — покачал головой парень.
— Не дороже денег, парень, не дороже денег! — отмахнулся старик, — У нас все свободные носят ножи, даже крестьяне. Кинжал этот — трофей. Лежит у меня уже сколько лет в сундуке.
— Невместно добрую сталь просто так отдавать! — заявил Кан, — Монету отдать положено!
Седрик хмыкнул, улыбнулся:
— Согласен, положено. Есть такой обычай. Только… а у тебя есть?
Встрепенулась Вита:
— Я сейчас! — и унеслась куда-то по коридору.
Заполняя паузу, Седрик скомандовал:
— Ну-ка, парень, пройдись! — и, снова осмотрев Кана, остался явно доволен, — Неплохо, неплохо… Только ты же еще растешь. Насколько еще выдубишь, пока не наберешь свое?
Прибежала чуть запыхавшаяся Вита:
— Вот, Кан, возьми! — и протянула парню серебряную монетку.
Плехов убрал руки за спину:
— Вит… А как же я тебе ее отдам?
— Да перестань ты! Придумал тоже! Потом… Сочтемся как-нибудь! — ответила девчонка и почему-то густо покраснела.
Кан кивнул и передал монету Седрику:
— Не просто так! Я покупаю у тебя сей нож!
Тот снова хмыкнул и, взяв монету, засунул ее в поясной кошель.
— Да, так будет лучше. Нож не служит тому, кто взял его бесплатно. За оружия платят либо деньгами, либо кровью. И неважно чьей — владельца ли, покупателя. Обычай. Из покон веку!
Но и старую одежду Плехов выкидывать не спешил — нужно же в чем-то работать, не в новой же?!
Комната, которую определили Кану для проживания, располагалась в конце коридора мансарды.
— Это лучше, чем все остальные, — пояснил ему Седрик, — Тут два окна: побольше — во двор и поменьше — на степь смотрит. Летом в мансарде жарко, а здесь ветерком будет комнату продувать.