Этого человека мы иногда встречали в подъезде или возле дома. Седой, крепкий, он приезжал то на новеньком минибусе, то на тендере, набитом железными прутьями и прочим строительным материалом. Может быть, из-за этого он казался мне похожим на российских прорабов. Вязаная светлая кипа ловко сидела на серебряной шевелюре и выглядела вполне уместно. Шелковая полосатая рубашка была свежайшей. Приветливо улыбнувшись, он проходил в квартиру напротив нас. В том, что он миллионер, сомнений не было - в доме двенадцать квартир, каждая, в среднем, стоила сто двадцать тысяч долларов. Что же до его улыбки, то мы с Ирой находили ее вполне приличной.
Вскоре выяснилось, что улыбался он Ире вообще не просто так, а по делу: на нашей лестничной площадке жила его мать. Присмотревшись к нам - не для того ли он и Жанну в свою квартиру заманивал? - он спросил, не согласится ли Ира присматривать за старушкой три часа в день за десять шекелей в час.
- Надо только сидеть и разговаривать, - сказал он.
- На каком языке? - спросила Ира. - Я, может быть, смогу с ней по-английски...
- Это не имеет значения, - сказал он. - Говорить будет мама, а понять ее все равно никто не может.
Ира была счастлива - тридцать шекелей в день, не выходя из дому, и еще практика в иврите!
Хозяин по-соседски зашел взглянуть, как мы живем. Оказалось, он понимает идиш, и наши старушки, в эйфории оттого, что говорят по-еврейски в еврейском государстве с настоящим израильтянином в кипе, выложили ему все наши заботы. Когда звонил мобильный телефон в чехле на поясе, хозяин извинялся и говорил по телефону красивым, спокойным голосом. Кончив говорить, прятал аппаратик и извинялся второй раз.
Он удивился, сколько нас в одной квартире. Мама на идиш объяснила ему, что так уж нам сняли, мы ничего не можем сделать - заплачено на полгода вперед.
Хозяин сказал:
- Но ведь так жить вредно для здоровья, вы немолодые люди. Вам надо снять четыре квартиры. Вам оплатят их, вам положены деньги на съем, на шесть семей, почему никто вам этого не сказал? Вы не хотите брать те деньги, которые вам дают? Мать и сын - это две отдельные семьи, две сестры - это тоже две отдельные семьи, и каждой положены деньги на съем. Можно снять в дешевом районе, здесь дорого. А деньги, которые вы уплатили вперед, я вам верну: договор - это договор, а человек - это человек.
Старушки были очарованы. На Жанну же эти обещания не произвели впечатления:
- Наверно, нашел более выгодных жильцов. Впрочем, он еще никому ничего не вернул. С ними надо быть очень осторожными.
- Что ж ты не сказала, что нам положены деньги на шесть семей?
- Откуда, интересно, я могла это знать?
Она поинтересовалась у своего Шауля - тот подтвердил. Настойчивый малый, он решил заполучить Жанну для своего офиса и стал действовать через Фиму: всем, кто снимает квартиру, он будет рекомендовать для перевозки Фиминого балабайта[1], Фима получит либо комиссионные, либо прибавку к зарплате.
Отправляясь к своей подопечной, Ира надела праздничное платье и взяла с собой карманный русско-ивритский словарь (Гай в это время спал под присмотром прабабушек). Мать нашего хозяина Рути, высокая и прямая, сидела в инвалидном кресле на колесах. Словарь не пригодился - старая марокканка говорила по-французски. Почему-то Ира, не зная французского, понимала ее лучше, чем сын и внуки, которые ее сменяли у кресла. Когда-то, до того, как стать преподавателем в медучилище, Ира была хорошим терапевтом. Обладая врожденной интуицией, она избавила старуху от головных болей. Хозяин и его сыновья, все в таких же вязаных кипах, как отец, молились на нее. Через месяц она стала чем-то вроде экономки. Хозяина называла по имени, Яков, а он ее, почти как языческого египетского бога, И-Ра.
- И-Ра, может быть, вы знаете какую-нибудь честную русскую, которая согласилась бы убирать квартиру?
Ира, конечно, решила убирать сама, но Дашка - к тому времени они с Колей уже отселились и искали квартиры всем остальным - воспротивилась:
- Он же тебя уважать перестанет, и потеряешь хорошую работу. Тоже мне нашлась поломойка. Ты ж не умеешь. Дома потренируйся сначала. Я тоже честная русская - еще никто не доказал обратного. И не может быть речи - десять шекелей. Ишь ты, осчастливил. За уборки берут по двадцать. Я сама с ним поговорю. Нет - пусть берет себе честную филиппинку.
Она поговорила - все же иврит ее был много лучше нашего, - и Яков немедленно согласился, сказал, что он очень уважает и мать, и бабушку Дашки, и вообще всю нашу семью, и все у нас будет хорошо, это уже сейчас видно, и им тоже было очень трудно, когда сюда приехали, ему было только семь, мать тяжело работала руками, и он всю жизнь работал руками и рад, что может оставить свою мать на таких хороших людей, - он с женой уезжает в отпуск в Канны, сыновья тоже уезжают в отпуск - у них ведь общее дело, он, Яков, каблан[2], строитель, это он строил "Ворота Сиона" на берегу, и сыновья поэтому все отдыхают в одно время с ним, они тоже едут кто в Париж, кто в Швейцарию, - не согласимся ли мы три недели смотреть за Рути совсем одни?
[1] Хозяин.
[2] Подрядчик.
Уезжая, он на всякий случай оставил номера телефонов своей родни в Кейсарии, в двадцати минутах от нас, там, где развалины дворцов Ирода и Понтия Пилата.
- Зачем ехать из Нетании в Канны? - удивился Фима. - То же море, то же солнце, тот же пляж, французский "Брют" дешевле "Советского шампанского", а в сущности - та же кислятина. Про Канны я могу посмотреть по видику.
Дашка сказала:
- Для чего зарабатывать, если не отдыхать, как туристы? Что еще можно придумать?
Прошло с тех пор семь лет. Некоторые из наших знакомых, преуспев, стали богатыми. Они, хирурги, гинекологи, дантисты, программисты, бизнесмены средней руки, работают весь год, уходят в дела с головой, ближе к отпуску начинают приходить в себя, навещать турагентства, которых в Нетании десятки, в отпуск колесят по всяческим турам, возвращаясь, показывают фотографии и видеофильмы, вспоминают гостиницы и рестораны, думают, куда поедут на следующий год, и здесь, в Нетании, созданной для туристов и до сих пор их не дождавшейся, в этой тяге к существованию туриста проявляется что-то биологическое. Один мой друг говорит: "Будут у вас деньги - тоже куда-нибудь поедете. Вариантов поведения у человека не больше, чем у пчелы. Может быть, это все тот же вариант Александра Македонского, древних завоевателей, территориальная экспансия, как у лягушек и муравьев".
3. Третий Храм
В тот год я уехал на север страны, жил в кибуце Маайян-Барух под Голанскими высотами и учился в Тель-Хае на курсах телевизионщиков единственных, куда согласились взять, несмотря на возраст. На конец недели приезжал из кибуца домой. Дорога от подножия заснеженного Хермона в приморскую Нетанию бежала вниз. Ровная и пологая среди долины Эмек, она взлетала в невысокие горы у Кинерета, головокружительно петляла среди отвесных скал, вырывалась на новый простор, за автобусным окном проплывали Нацерет, гора Тавор, Афула, плантации бананов, теплицы, апельсиновые рощи, насосные станции, каменоломни и карьеры, наконец, за два часа преодолев половину страны, мы достигали моря и летели рядом с его древними пляжами.
Мы ехали вместе с оператором Витей и обсуждали телефильм, который я должен был снять как сценарист и режиссер. Тему фильма подсказала одна газетная статья. В ней рассказывалось, что несколько тысяч безработных ученых, приехавших из бывшего Советского Союза, объединились, выбрали президента и ученый совет "Объединения", выхлопотали помещение - маленькую квартирку на улице Аленби в Тель-Авиве, устраивали в ней собрания, заседания секций, делали доклады, обсуждали их и начали разрабатывать умопомрачительные проекты, которые никто им не заказывал и которые требовали экономической революции в стране. Необходимость революции их не смущала: президент "Объединения ученых" приводил слова лауреата Нобелевской премии, отца нейтронной бомбы Теллера: "Переезд такого количества ученых из России в Израиль - величайшее событие двадцатого века". Рядом с этим событием, естественно, экономическая революция в маленькой стране представлялась мелочью. Ученые требовали строительства особого города, Технополиса, который со временем станет мозговым центром мира. О чем-то подобном в Израиле мечтал, оказывается, и Эйнштейн.