Конечно, раскатала она меня. Как всегда. Не в блин, конечно, а, скорее, в кучку мясного фарша — по крайней мере, после того, как она со мной закончила, ощущал я себя именно кучкой. А уж фарша или ещё какой-то субстанции — это вопрос гордости и самовнушения.
— На самом деле, ты сам виноват, — продолжила она, усаживаясь рядом и пользуясь тем, что я не то, что уши заткнуть — пальцем пошевелить не мог. — Когда мы с тобой оказались на той стороне, ты оказался совсем другим… И взрослым. Радуйся, однако, что тебя в моих мыслях нет…
— Педофилия, — выдавил я.
— Именно, — подняла она палец. — От семи до двадцати пяти без права на досрочное освобождение. Даже когда я видела тебя взрослым, я всё равно помнила, сколько тебе лет. А лет тебе слишком мало даже для той свихнувшейся от гормонов девчонки…
— Тебе свихнуться только повод дай, — прохрипел я. — То гормоны, то Чёрная Метка…
— Зато твой отец, он такой… — проигнорировала она мою едкую остроту, мечтательно закатив глаза и прижав руку к груди. — Мужественный, красивый, высокий!..
— Убью! — пообещал я.
— Конечно, милый, конечно, — ангельским голоском согласилась она. — Мотивация в нашем деле — это три четверти успеха. Вот только сначала от пола тебя отскребём!
Во что я вообще никак не мог поверить — так это в чистоту её намерений, когда она принялась опекать Невилла. В наличие у неё совести я принципиально не верил. Я знал, что она любит сестру. И племянника… теперь уже племянницу. Я был уверен, что она хочет жить, и нисколько не сомневался в наличии у неё какого-то своего кодекса чести, который в итоге не позволял ей напасть на меня или моих змей. Но Невилл? Тем не менее, на уроках она совершенно ненавязчиво обращала его внимание на детали, которые раньше мне казались уж вовсе несущественными, и мой друг стал прибавлять в мастерстве семимильными шагами — он больше не заикался на Ступефаях, без сбоя колдовал Экспеллиармус и не ошибался с Петрификусами. Его робость постепенно сменялась уверенностью в себе, и у меня уже не было никаких сомнений, что в будущей Битве за Хогвартс он сможет по-настоящему себя проявить
Уже в первую неделю сентября я заметил, что Ханна стала иногда пропускать наши собрания. Догадки у меня, конечно, были, но твёрдая уверенность появилась, лишь когда я абсолютно нечаянно наткнулся на Невилла, пробирающегося через восточные ворота. Он старательно заметал следы, оглядывался по сторонам и даже пыхтел не так шумно, как обычно. В руках у него была небольшая корзинка для пикника. Едва он просочился наружу, как сзади меня послышались мягкие шаги, и мимо на цыпочках просеменила Ханна, которую под накидкой с капюшоном было невозможно узнать, если бы пятью минутами ранее я не наложил на неё следящие чары. Меня она не видела, поскольку я был под мантией-невидимкой, оказавшейся на мне совсем случайно — не стану же я всерьёз следить за тем, куда временами исчезает девушка из моего цветника, на которую у меня даже планов-то нет!
Нервозная беготня первых дней, когда Дафна, Панси и я, краснея и толкаясь, притирались друг к другу в нашем тесном мирке, постепенно сошла на нет. Девушки быстро привыкли убегать за ширму либо выталкивать туда меня, туалеты мы поделили по-братски, повесив на одной двери табличку с надписью “Мадамы”, а на другой — “Жентльмен”, а вечерами, читая в кровати, я пытался запихать в уши подушку, чтобы не слышать многообещающий плеск воды и девичий смех из-за ширмы. Кроме того, мы просто гуляли, когда была хорошая погода, или валялись на ковре у камина в дождь, вместе завтракали, обедали и ужинали. Девушки, как тени, ходили за мной, а я несколько раз поймал себя на том, что автоматически пристраиваюсь вслед им, когда они уходят по своим делам, и ощущаю вакуум вокруг, когда их нет.
— Знаешь, мне снова обидно! — призналась Астория, когда мы с ней гуляли по наружной стене. — Между вами происходит что-то большое и важное, а я опять оказалась выброшенной на обочину жизни!
Я взял её обиженно надутые щёки в ладони и поцеловал в губы.
— Ты же знаешь, что для тебя в моём сердце особое место, — напомнил я.
— Настолько особое, что для меня даже кольца не нашлось, — пробурчала она.
— Настолько особое, что для тебя будет особенное и неповторимое кольцо, — улыбнулся я. — Обещаю!
— И всё равно мне ужасно тоскливо! — пожаловалась она, вставая на цыпочки и потянувшись ко мне губами.
— Кхе-кхе! — раздалось рядом многозначительное покашливание, и я выхватил палочку ещё раньше, чем успел развернуться или даже сообразить, что происходит.
— Ну, ну, мистер Поттер! — строго заметила МакГонагал, игнорируя направленное прямо ей между глаз оружие.