Сириус опять повернулся к телу на койке и оглядел его уже внимательнее. Самое странное, что за эти пять лет оригинал немного подрос и уже выглядит не на десять, когда это всё произошло, а старше. Мне трудно сказать, насколько, поскольку он всегда лежит. М-да, было бы странно, если бы он вдруг встал. Очень неудобно бы получилось. Для многих людей, но я в их число не вхожу. Правда, за мою жизнь тогда не дали бы и гроша, — такие свидетели, как я, долго не живут. Крёстный, наконец, разглядел шрам на лбу и теперь переводил взгляд с одного шрама на другой. Ну, то есть, сначала пялился мне на лоб, а потом на лоб оригинала. Потом всмотрелся в черты лица, его лицо приняло беспомощное выражение, а потом на него накатило понимание. Того, зачем я его сюда привёл и кто именно лежит в этой койке. Я закрыл глаза, покрываясь холодным потом.
Я услышал, как Сириус сел на пол, а потом до меня донёсся леденящий душу вой, пронизывающий каждую клеточку моего тела. Я заткнул уши, но всё без толку — ужасные завывания продирались сквозь ладони мне прямо под кожу, а там, казалось, проходили непосредственно в черепную коробку, минуя ушные раковины. И внезапно разверзся ад. Пол и стены тряслись, оглушительный грохот бил по ушам, что-то звенело, разбивалось, лопалось и взрывалось. Открыв глаза, я осознал, что в палате осталось только два уголка, которые бьющаяся во всё подряд лбом огромная чёрная собака старательно огибала, — небольшой клочок пространства вокруг меня и койка с медицинскими приборами. Когда он в очередной раз проносился мимо, я бросился псу на шею и повис всем весом, замедляя и останавливая.
Он проволок меня пару метров, а потом сам упал на изорванный линолеум пола, поскуливая и тяжело дыша. Я, наконец, смог оценить масштаб разрушений. Редкие уцелевшие куски штукатурки с краской на них, местами битый кирпич. До сих пор не могу понять, как собака, пусть и большая и даже чуточку волшебная, таранит лбом кирпичные стены, до этого успешно простоявшие двести лет, выбивая осколки кирпича и оставляя гигантские вмятины, при этом даже не получив ни царапины. Нет, я, конечно, понимаю, что у Сириуса, судя по некоторым его выходкам, в голове, кроме кости, ничего нет, но как можно не пробить шкуру? Когтями адское создание превратило линолеум в кучу трухи из пластика, волокон основы и мягкой подложки и оставило глубокие борозды в бетоне перекрытия.
По-прежнему скуля, Бродяга начал превращаться в человека. Я тут же отскочил в сторону, — не хватало ещё с голым мужиком обниматься! — и накинул на него упавшую занавеску. Впрочем, Сириус этого не заметил, — он сидел, склонив голову, и по щекам его текли слёзы. Он их периодически смахивал, оставляя на лице полосы, грязные от кирпично-бетонной пыли. Я не пытался его утешить, мне самому требовалась помощь. Зрелище здоровенного мужика, рыдающего, как школьница, настолько меня проняло, что я, прислонившись к стене, сам исходил на мокрое дело. По несчастному Сириусу, у которого злая сила отобрала всё, что было ему дорого, по оригиналу, не заслужившего ни малейшего из той бесконечной вереницы несчастий и мучений, выпавших на его долю за короткие десять лет. По себе, наконец, ведь я тогда тоже умер, — похищенный, со стёртой памятью я занял этот бессмысленный пост со шрамом на лбу.
Надо отдать крёстному должное — соображал он быстро. Как я позже убедился, узнав живой труп на больничной койке, он практически моментально составил цепочку выводов, не только ухватив суть основных событий, приведших к трагедии Поттера, но и список наиболее вероятных участников в ней, безошибочно распознав и мою роль в происходящем. Последнее особенно непонятно, ведь я мог быть вполне сознательным самозванцем, но тут уж сработало звериное чутьё Бродяги, и он с открытым сердцем пошёл у него на поводу.
Взял себя в руки он очень скоро — и пятнадцати минут не прошло с момента, как мы вошли в палату, как он пришёл в себя, массируя виски и глазницы. Потом он двинулся ко мне и осторожно протянул руку. Нет, я его не боялся. Уже не боялся. Крёстный запустил мне руку в вихры и сильно, по-мужски, потрепал меня по голове:
— Всё будет хорошо, Щеночек!
У меня как будто камень с души свалился. Это было как раз то, что мне жизненно важно было услышать. Нет, не то, что всё будет хорошо, именно в этом у меня уверенности — ни на грош! Завернувшись в занавеску, как в тогу, Сириус подошёл к койке и положил руку на лоб оригиналу, убирая в сторону волосы. Он постоял ещё некоторое время, прощаясь, а потом неожиданно спросил: