Это выразилось в том, что «под» уже известным нам разрешением Кантом математических антиномий в смысле их уничтожения обрисовывается второе их решение. Следуя материалистическому естествознанию своего века, Кант склоняется к определенному признанию для области явлений правоты их антитезисов. В доказательстве 3-й теоремы второго раздела «Метафизических начал естествознания» (1786) есть рассуждение о том, что «материя стремится расшириться во все стороны за пределы занимаемого ею пространства» (11, т. 6, стр. 96), а в 4-й теореме того же раздела говорится, что «материя делима до бесконечности, и притом на части, каждая из которых в свою очередь есть материя». Так в космологическом споре между идеалистами и материалистами Кант признает правоту вторых, приближая тем самым математические антиномии по способу их разрешения к антиномиям динамическим. Недаром русский идеалист Вл. Соловьев гневно обвинял Канта в том, что он осуществил контрабандный провоз «догматического материала через критическую таможню» (37, стр. 336).
Но способ решения динамических антиномий, конечно, не мог удовлетворить немецких диалектиков начала XIX в. Гегель писал, что Кант «превращает так называемое противоречие (Widerstreit) в нечто субъктивное, в котором оно, конечно, все еще остается той же видимостью, т. е. столь же неразрешенным, как и раньше» (26, т. I, стр. 264). Анализ антиномий познания завершился у Канта не открытием объективной диалектики вещей, а запрещением познающему мышлению выходить за пределы опыта. Как указывал Ленин, с пути диалектики Кант свернул на метафизическую дорожку. «…Антиномия чистого разума неизбежно приводит к… ограничению нашего познания…» (11, т. 6, стр. 215).
Но вместе с тем Канту принадлежат огромные заслуги в области исследования познающего мышления. Верно, что Кант указал на противоречивость разума и мышления вообще. Точнее говоря, Кант указал на то, что познание движется в русле то и дело возникающих и требующих своего разрешения гносеологических противоречий. Природа разума есть полемика, лишенная произвольности. Именно в этом смысле Кант указал на «двойственный, противоречивый интерес» познания и на своеобразную «хитрость разума» (11, т. 3, стр. 526). Тем самым он предвосхитил некоторую часть функций диалектической логики, которая должна разрабатывать механизмы разрешения проблемных ситуаций как в философии, так и в остальных науках. «…Установление этих (Кантовых. — И. Н.) антиномий все же остается очень важным и достойным благодарности результатом критической философии…» (25, т. I, стр. 98). С Канта начинается анализ диалектики процесса познания в связи с ее отличием от диалектики вещей, и в этом был один из важных отправных пунктов формирования материалистической диалектики Маркса и Энгельса.
Нельзя, однако, забывать о специфических функциях антиномий чистого разума в философии самого Канта. То их разрешение, которое дает им философ, как бы «обратной связью» воздействует на породившую их космологическую идею в четырех ее частных видах. Коль скоро человеческий разум не в состоянии дать определенные ответы о характере категориальных отношений в мире ноуменов, то из антиномий вытекают следующие три вывода: (1) совет рассудку ограничиваться регулятивной деятельностью упорядочения опыта; (2) рекомендация разуму истолковать решения, касающиеся тезисов и антитезисов антиномий, только в регулятивном смысле; (3) предложение понять саму космологическую идею только как регулятор движения мысли о природе к целям систематического единства, к которым она заведомо не может даже приблизиться, но которые рассматривает, как если бы они были достижимы (см. 11, т. 3, стр. 534, ср. 642). Итак, перед нами три регулятивности, объединенные априористским толкованием.