На самом деле Кант в итоге пришел к одному принципу, который назвал "категорическим императивом". Это был априорный принцип всех моральных поступков, их метафизическая предпосылка. Также как и категории чистого разума, он задает рамку нашего этического мышления (практического разума), не наделяя его каким-то особенным моральным содержанием. Кантовский категорический императив звучит так: "Поступай только в соответствии с тем принципом, который для тебя имеет силу всеобщего закона".
Этот принцип дал Канту уверенность, что поступать следует в соответствии с долгом, а не в соответствии с чувствами, и привел его к некоторым странным умозаключениям. Например, Кант утверждал, что моральная правота поступка должна оцениваться не по его результату, а по тому, делает ли это человек из чувства долга. Это просто ненормально, если мораль связана только с общественным долгом, а не просто с личной правотой.
Кант рассматривал свой категорический императив только как форму, свободную от морального содержания. Но это не совсем так. Он все же содержит следы морального содержания. Моральность согласия, для начала. Категорический императив подразумевает, что каждый должен действовать определенным образом, не обращая внимание на настроение или цель. Должен ли глава государства действовать по тем же моральным принципам, что и епископ в монастыре? Следует ли ему пытаться быть таким? Должен ли Черчилль пытаться быть похожим на Ганди? Или наоборот?
Возможно, все системы с неизбежностью ведут к такой жесткости. Но безо всякой этической системы мы бы совсем потерялись и не смогли бы вынести никакого суждения.
Этические принципы системы Канта привели его к мысли, что мы никогда не должны лгать, независимо от того, какие последствия это может вызвать. Он хорошо знал о том, что влечет за собой этот тезис, но все равно его придерживался. "Сказать неправду убийце, который преследует твоего друга, укрывшегося в твоем доме, будет преступлением".
Должны ли мы думать, что Кант выдал бы своих друзей-евреев нацистам? Нет: все, что нам о нем известно, позволяет сказать, что здесь он бы последовал чувству долга. Его высокоразвитый ум быстро бы обнаружил правило, которое запрещает ему выдать своих друзей.
Вопрос о том, следует ли лгать или нет, выдает некоторый дефект системы Канта. Безошибочно можно сказать, что он исключительно серьезно относился к этой проблеме. Он даже размышлял над тем, стоит ли подписываться в конце письма "ваш преданный слуга", что было обычным для того времени. Будет ли это ложью? Кант говорил, что он не является слугой того, кому пишет, и совершенно не намерен быть преданным этому человеку. Но со временем он оставил такие размышления.
Однако в более серьезных вещах, таких, как литература, он оставался непреклонен. Он был против чтения романов. Они делают наш ум «фрагментарным» и ослабляют память, "поскольку было бы глупостью запоминать романы, чтобы потом рассказывать их другим". Не следует сбрасывать со счетов то, что Кант здесь подразумевает, что помнит все прочие книги. Он тем не менее упускает из внимания тот факт, что чтение романа Руссо «Элоиза» было для него формирующим опытом, который не сделал его ум фрагментарным и не ухудшил память.
Канту нравилась поэзия, но только если она была созданной разумом, гармонией между мужеством и чувствами. Поэзию без рифмы он считал просто сошедшей с ума прозой. Музыка была для него иным и гораздо более сложным видом искусства. Она одна могла пробить щит, скрывавший его невыраженные эмоции, и поэтому он был особенно резок по отношению к ней. Он не любил народную музыку, похожую на ту, что пела ему его мать. Музыкантов считал бесхарактерными, поскольку то, что они играли, сводилось целиком к чувствам. Он рекомендовал своим студентам воздерживаться от слушания музыки, поскольку она сделает их женственными. Однако сам он все-таки посетил один концерт, который давался в память о философе Моисее Мендельсоне.
Ему концерт показался бесконечным стоном, и больше Кант на концерты не ходил.
В 1790, в возрасте 58 лет, он опубликовал третью, и последнюю, часть своего «монстра» — "Критику способности суждения". Она посвящена главным образом вопросам эстетики, но также касается вопросов теологии и многих других. Кант доказывает, что существование искусства предшествует художнику и что через красоту мира мы познаем его творца. Как он ранее заметил, в расположении звезд на небе, а также в нашей внутренней склонности к добру видна работа Бога.