Прошел к себе. Щелкнула задвижка.
А спустя несколько минут раздались звуки гармонии. Играл беспрерывно. Тихо и печально. И неуверенно. Словно разучивал трудную песню.
Тетя Паша собирала чай. Постучалась к жильцу.
— Чай пить, Евгений Никанорыч!
— Не… надо! — не сразу пришел ответ.
И снова — печальная, неуверенная музыка.
А потом — стихла.
Тетя Паша несколько раз подходила к дверям, прикладывала ухо.
«Спит», — решила. Ушла к себе.
Ночью ей виделись страшные сны: Суворова убивают грабители. У самого мостика на Негодяевке. Он кричит истошным голосом. Кричит и она. Но никто не прибегает на помощь. И грабители режут его спокойно, не торопясь, нанося удар за ударом.
Тетя Паша в страхе просыпалась. Прислушивалась, но было тихо. Только жужжали мухи в душных углах. И тикал будильник.
Утром, отправляясь стирать, долго стучала к жильцу.
— Евгений Никанорыч!.. Я ухожу!.. Слышь ты?
Стучала кулаком, потом поленом, но за дверью было странно тихо.
Вышла на улицу. Подошла к окну. Оно было открыто. Занавески спущены.
— Евгений Никанорыч! — крикнула тетя Паша. — Евгений Никанорыч! Ухожу. Дверь за мной заприте!
И вдруг перестала кричать.
Ветер колыхнул занавеску, и так и осталась она отдернутой, зацепилась за носок лакированного сапога, повисшего над горшочком герани.
Тетя Паша смотрела на блестевшую на солнце лакированную кожу и ничего не могла понять.
Только сердце отчего-то замирало.
Ветер сильнее качнул занавеску.
На мгновение стали видны два лакированных носка, широко раздвинутые в стороны.
Где-то близко загремели колеса и прокричал гнусавый голос:
— Мороженое!
Этот крик вывел тетю Пашу из оцепенения.
«Висит», — ясно представилось ей.
— Ай! — тихо вскрикнула и отступила от окна.
Заметалась, побежала, не понимая, что надо делать.
И опять, уже дальше, уныло прогнусавил голос:
— Мо-ро-женое!..
Ленинград
Январь — март 1927
СЕРЫЙ КОСТЮМ
Повесть
Роман Романыч Пластунов так говорил о себе:
— Я по наружному виду вроде как барышня или, можно сказать, цветок, а в результате обладаю энергией. Работа у меня в руках, понимаете ли нет, кипит на все сто процентов.
И работал он, правда, быстро, стремительно, с какой-то даже свирепостью, искусно замаскированной ловкостью умелых рук и вежливостью обхождения.
— Будьте ласковы, голову чуточку повыше!
— Чем прикажете освежить?
Пока подмастерье Алексей копается с одним клиентом, Роман Романыч успевает отпустить двух.
Если посетитель обращал внимание на быстроту работы Романа Романыча, то Роман Романыч считал долгом обязательно упомянуть, что учился в свое время у знаменитого мастера Андрея Ермолаича Терникова.
— А у Терникова, понимаете ли нет, постоянными клиентами числились графы и князья и вообще наивысший свет, — говорил Роман Романыч.
А если клиент замечал, что при быстрой работе легко можно порезать, Роман Романыч снисходительно усмехался, блестя золотым зубом, встряхивал задорными кудрями, а затем быстро, не прерывая работы, рассказывал, как знаменитый Терников брил графа Семиреченского:
— Уселся Семиреченский, граф, лейб-гвардии уланского полка, в кресло, кладет револьвер на подзеркальник и делает предупреждение: «Ежели порежешь — застрелю». А у самого, понимаете ли нет, лицо все как есть в прыщах, живого места не сыскать. Ну-с, Андрей Ермолаич говорит: «Будьте ласковы, не извольте беспокоиться». Направил бритву. И — раз, раз — выбрил, понимаете ли нет, — в одну секунду. Граф ему: «Удивительно, говорит, храбро вы работаете. Даже оружия не побоялись. Ну а если бы порезали — тогда что?» А Андрей Ермолаич Терников вежливо заявляет: «Резать, говорит, мы не приучены, а если бы по причине трудности вашего лица и произошел какой независящий инцидент, то опять же оружия бояться нам нету никакого резона, ибо, пока вы за револьвер хватаетесь, я, говорит, извините за фамильярность, три раза успею вам горло перерезать». С тех пор Семиреченский, граф, понимаете ли нет, — перестал револьвером стращать.
— Очень был уверен в своей руке Андрей Ермолаич Терников, — заключал свой рассказ Роман Романыч.
Однажды какой-то посетитель, выслушав рассказ Романа Романыча, насмешливо улыбнулся и сказал:
— Это, милый друг, есть такая статейка в книжке. В романе, понял? Только там никакого графа Семиреченского нету. И Терникова — тоже. А описан там факт из жизни крепостного права. Про буржуя-помещика и евонного дворового цирюльника. А ты, друг, слышал звон, да не знаешь, где он.