Потом, вглядываясь в лицо соседа внимательно-ласковыми глазами, откашлявшись, нерешительно начинал:
— Извиняюсь, вы не были случайно на Урале или… в Донбассе? Очень, понимаете ли нет, личность ваша знакомая.
Независимо от того, был ли ответ утвердительным или отрицательным, Роман Романыч поспешно доставал из кармана маленькую, с золотым обрезом, карточку и протягивал ее соседу:
— Извиняюсь! Честь имею представиться. Это, понимаете ли нет, моя визитная карточка.
На карточке стояло: «Горный инженер Роман Романович Пластунов».
Карточки эти Роман Романыч заказал после того, как девушка, за которой он ухаживал, усомнилась в том, что он инженер.
Тогда, показывая девушке только что приобретенные карточки, Роман Романыч сказал с восторгом и гордостью:
— Видите — черным по белому: «Горный инженер Роман Романыч Пластунов». Никуда, понимаете ли нет, не денешься. Назвался груздем — полезай в кузов.
После девушка сошлась с рабфаковцем, и хотя Роман Романыч никогда не мог иметь ее своей женой, так как признаться в том, что он парикмахер, было свыше его сил, он все-таки считал себя жертвой измены.
Музыка, говор, шум накатываются волнами.
«Я пьян», — думает Роман Романыч, чувствуя, как тяжелеют веки.
Лицо соседа расплывается, мутнеет. И не понять: мужчина это или женщина?
Роман Романыч громко говорит через стол:
— В нашем деле, в инженерном то есть, главный вопрос, понимаете ли нет, математика. Без нее, как без рук.
«А может, и не математика», — опасливо шевелится мысль.
Снова наклоняется над столом и говорит уже тихо и вкрадчиво:
— Извиняюсь… А как ваше убеждение: что самое важное в инженерном…
Подыскивает слово:
— …в инженерном… искусстве.
Но напротив, за столом, — никого.
Роман Романыч поднимается, идет, задевая за стулья, и поминутно прикладывает пальцы к козырьку.
— Извиняюсь!
Уступая дорогу женщинам, улыбаясь, шепчет:
— Будьте ласковы!
Холодный воздух и уличный шум освежают его.
Он снимает фуражку.
Освобожденные кудри весело рассыпаются вокруг лба.
Ветер ласкает их.
Летом, в дни отдыха, Роман Романыч обыкновенно гулял в скверах или увеселительных садах.
Рестораны же, как дорогое удовольствие, предназначались им для пользования в холодное и ненастное время года.
Не торчать же в сквере в октябре под проливным дождем или зимою в мороз, в метель — на скамеечке, в фуражке!
В летние жаркие дни тянуло за город, на травку, в прохладный лес.
Но вместо того шел в пыльный городской сквер, потому что перед кем же в лесу щеголять инженерской фуражкой и портфелем — перед малиновками какими, что ли, или перед кукушками?
Отправлялся в сад, где нестерпимо пекло солнце и пылили бегающие дети, но где зато было людно.
Выбрав место на скамейке, рядом с какой-нибудь хорошо одетой интеллигентной женщиной, Роман Романыч доставал из портфеля книгу на неизвестном ему языке.
Книгу он купил на улице у букиниста.
Была она пожелтевшая, затхло пахнущая и, видимо, для людей «с высшим образованием» и, «конечно, на английском языке», как решил Роман Романыч.
О том, что книга для образованного читателя — Роман Романыч судил по переплету: тяжелому, с золотым тиснением, а что она английская — ясно было видно по буквам. Буквы строгие, словно крученые, похожие одна на другую. У англичан во всем строгость и дисциплина. И в книгах — также.
Солнце жарило.
Роман Романыч поминутно отирал лоб и шею платком, но фуражки не снимал.
Как человек, занятый серьезным чтением, он хмурил брови, кусал губы, часто подчеркивал карандашом строчки, делал пометки на полях страниц книги и в то же время украдкою бросал быстрые взгляды на соседку.
Однажды, заметив, что соседка, хорошенькая женщина, несколько раз внимательно на него посмотрела, Роман Романыч улыбнулся и заговорил:
— Извиняюсь, мадам… Вот я, можно сказать, истинно русский человек, а не люблю, понимаете ли нет, русские книжки. Пустяковину всякую пишут. А как вы, мадам, смотрите на данный вопрос?
Незнакомка вспыхнула и растерянно улыбнулась, а Роман Романыч, поймав ее улыбку, окончательно осмелел и, галантно приподняв фуражку, протянул женщине визитную карточку, игриво говоря:
— Разрешите представиться на всякий пожарный случай.
В последнем слове сделал ударение на «а».
Женщина покраснела до слез, дернула плечами и, быстро поднявшись с места, пошла через сад к выходу.
А Роман Романыч думал, глядя вслед незнакомке: «Стеснительная дамочка. Ожидает мужа, не иначе. Вот и опасается флиртовать. Муж-то, поди, старикан, ревнивец».