Затем снова уставился в книгу.
Одно время Роман Романыч часами просиживал в саду с иностранной газетой в руках.
Иностранная газета придает более солидности, нежели книга.
Названия газеты, а также и того, на каком она языке, Роман Романыч не знал и, покупая газету, просто указывал на нее пальцем и говорил продавцу:
— Дай-ка, понимаете ли нет, вот эту самую!
Но от газеты пришлось отказаться после такого случая.
Как-то, когда Роман Романыч сидел в сквере с газетой в руках, сидевший рядом белоглазый, с трубкою в зубах, человек вдруг обратился к Роману Романычу с вопросом на нерусском языке. А когда смущенный Роман Романыч промолчал, незнакомец пососал всхлипывающую трубку и, выколачивая ее о край скамейки, сказал:
— Я думал, ви тоша финн…
Глубоко вздохнув, добавил:
— Как же ви читайт, когда не понимайт?
Инженерным делом Роман Романыч ничуть не интересовался, к инженерам ни симпатии, ни зависти не чувствовал.
Он более был бы удовлетворен, если бы его принимали за хирурга или, еще лучше, за юрисконсульта.
Само слово «юрисконсульт» звучит так красиво и величественно.
И Роман Романыч, прежде чем начать изображать инженера, выбрал именно роль юрисконсульта.
Но каковы из себя юрисконсульты?
Царских Роман Романыч представлял себе, как ему казалось, ясно: это представительные пожилые люди с осанкою если не министров, то, во всяком случае, крупных чиновников.
А вот советские?
Чем они отличаются от прочих граждан? А главное, какую они носят форму?
Эти вопросы поставили Романа Романыча в тупик.
За необходимыми по этому поводу сведениями Роман Романыч обратился к своему постоянному клиенту двоюродному дяде Таисии портному Сыроежкину, хотя не особенно доверял этому пьянице, лгуну и хвастуну.
Сыроежкин действительно с первых же слов понес чепуху. Именно: что юрисконсульты носили мундиры с золотым шитьем на груди, белые штаны с золотыми же лампасами.
Роман Романыч нетерпеливо перебил болтуна:
— Ты скажи мне про нынешних, что ты меня, понимаете ли нет, николаевскими-то пичкаешь! Тех-то получше тебя знаем. У Терникова, Андрея Ермолаича, слава тебе господи, каких только зверей ни насмотрелись. Все исключительно из высшего света общества. А нынешние — вот главный вопрос. Какая у них форма, понимаете ли нет, и все прочее?
— Нынешние, — хитро прищурился Сыроежкин, — знаем и нынешних… Советский ирисконсул, известно… гм… определенно: френчик, это… Ну, и кубики, безусловно… Три кубика — вот и вся песня.
— Ты, дядя Николай, видно, на покойников халаты шил, а теперь, поди, мешки под картошку изготовляешь — кооперацию обслуживаешь, — вмешался в разговор Алексей, — липовый ты портной, по всему видать.
Сыроежкин загорячился, принялся хвастать, что он не только первоклассный портной, а вообще «мастер на все на восемь ремеслов», и уже совсем не по существу добавил, что он «непосредственный герой русско-японской кампании».
Малорослый и тщедушный, выпячивая петушиную грудь, грозно хмуря косматые брови, неуместные и смешные на крошечном, с кулачок, лице, Сыроежкин кричал пискливым голосом:
— Меня за геройство из Маньчжурии на руках принесли.
Что означала эта величественная, но неясная фраза, никто не интересовался узнать, так как обыкновенно спешили ответить герою:
— Лучше бы и не приносили.
А Алексей теперь, чтобы подтрунить над хвастуном, сказал, махнув рукою:
— Брось! Знаем. Я, мол, такой да сякой, японский герой, а сам у женки под пятой. Молчал бы уж, богатырь Бова — пришивная голова, не то баба твоя услышит — вихры надерет.
А тут еще Таисия подлила масла в огонь.
Она заерзала на стуле, затрещавшем под тяжестью ее могучего тела, и, хихикая в красный, мясистый кулак, спросила:
— Дядя Коля, а почто тетя Даша тебя сморчком зовет, коли ты сыроежка?
Сыроежкин, трясясь от гнева, закричал на нее:
— Дурища толстомясая! Лопнешь скоро. В аккурат такая же коровища, как и тетка твоя.
Затем, обратясь к Алексею, указал на него пальцем и произнес торжественно, как проклятие:
— Сибирский цирюльник!
И вышел, выразительно плюнув на пороге под смех Алексея и восторженное визжание толстой Таисии.
Таким образом, Роман Романыч не узнал от Сыроежкина того, что хотел.
Несколько времени спустя Роман Романыч, брея солидного, прилично одетого клиента, после краткого замечания о погоде нерешительно заговорил: