— Извиняюсь, гражданин. Разрешите задать вам вопросик. У меня, понимаете ли нет, с одним человеком разгорелся спор на почве, какую форму имеют юрисконсульты. До революции-то я знаю, какая была, а вот…
Но солидный гражданин перебил недовольным голосом:
— Юрисконсульты никакой формы не носили и сейчас не носят.
— То есть как же это так-с? — недоверчиво и обиженно возразил Роман Романыч, положил бритву на подзеркальник и уставился на клиента недоумевающим взглядом.
— Очень просто, — буркнул тот и нетерпеливо пошевелился на стуле. — Да вы брейте, товарищ!
«Ни черта ты не знаешь, — подумал Роман Романыч, берясь за бритву и с ненавистью глядя на угрюмого клиента. — «Формы не имеют». Сам не имеешь, так и люди не должны иметь. Спекулянт, поди, какой, растратчик. Сразу видно — гусь…»
И, намыливая клиенту усы, залепил мылом ноздрю и мазнул по губам кисточкой.
Черный юркий человек пришел в дождливый день.
Отряхивая у порога пальто и вымокшую, с поникшими полями шляпу, он бросил на стул мокрый портфель и сказал, весело улыбаясь:
— Какая погода, а? Это же, я вам скажу, кошмар, а не погода.
Роману Романычу было ясно, что перед ним — интеллигентный человек, чему доказательством являлись туго набитый портфель и бойкость клиента, а главное, что клиент, судя по виду, был еврей. По мнению же Романа Романыча, еврей не мог быть человеком необразованным.
А потому, учтя все эти обстоятельства, а кроме того и то, что в помещении не было подмастерья, Роман Романыч, накидывая на плечи клиента пеньюар, заговорил:
— Извиняюсь! Вы, гражданин, наверно, знаете… Скажите, пожалуйста, существуют сейчас, понимаете ли нет, юрисконсульты?
Клиент приподнял черную круглую бровь и пожал плечом:
— Ну а как же нет? Они всегда были и будут.
Посмотрел на Романа Романыча и быстро засыпал вопросами.
— А вам нужна помощь юрисконсульта? Что? А какое дело? Тяжба? Ну а с кем, а? Что?
— То есть, — замялся Роман Романыч, — у нас, понимаете ли нет, спор…
— Э, так это же и называется — тяжба, — опять быстро прервал клиент. — С вас ищут или вы ищете? С учреждением у вас спор или с частным лицом?
Роман Романыч смутился.
— Да ничего подобного. Понимаете ли нет, я говорю, спор на почве… Ну, одним словом, относительно формы. То есть какую, значит, форму имеют юрисконсульты. Значок, например, какой на фуражке, понимаете ли нет, — закончил Роман Романыч, еще более смущаясь.
Клиент плотно сжал губы и опять поднял бровь и плечо:
— Форма? Шляпу — видите? Пальто — видите? Что? Ну, так вот это моя форма.
Роман Романыч почти с испугом взглянул на клиента, затем перевел глаза на мокрую, с уныло поникшими полями шляпу и на потертое демисезонное пальто и, окончательно теряясь, прошептал:
— Значит… так.
Клиент пристально посмотрел на растерянное лицо Романа Романыча и, вздохнув, сказал:
— Значит.
А на следующий день после разговора с клиентом Роман Романыч уже стоял в шапочном магазине перед большим зеркалом.
На голове его была фуражка с голубыми кантами и значком в виде скрещенных молота и кирки.
Сердце Романа Романыча сладко ныло.
Случалось, правда довольно редко, что Роман Романыч загуливал с приятелями.
И если при этом выпивал больше, чем ему надо, то принимался чересчур беззастенчиво говорить о своих природных качествах: о красоте и безукоризненном голосе.
— Ни для кого из вас, друзья, не секрет, — говорил Роман Романыч, обводя собеседников снисходительно-ласковым взглядом, — что я, так сказать, форменный красавец. Прямо, понимаете ли нет, — приторно красив. А из этого само собой вытекает, что я могу иметь колоссальный успех у особ женского рода, будьте ласковы.
Возражений Роман Романыч не встречал, так как обычно беседовал на подобные темы с людьми, пьющими за его счет, а к тому же в его словах имелась некоторая доля правды.
Именно: наружность Романа Романыча была не лишена привлекательности.
Роскошные волосы, нежно-розовое, почти юношеское для его тридцати трех лет лицо, стройная и крепкая, хотя и не крупная фигура, приобретенная в работе эластичность движений — все это могло нравиться женщинам с невзыскательным вкусом.
Говоря о другом своем качестве — безукоризненном голосе, — Роман Романыч неизменно жаловался на судьбу, клял свое ремесло.
— Окончи я, понимаете ли нет, гимназию или по крайней мере среднее заведение, я давным-давно гремел бы где-нибудь в итальянской опере, а тут, понимаете ли нет, — знай вози бритвою по адамке да прыщавые физиономии освежай одеколоном.