Прошка, зажав ладонями рот, задрожал от смеха.
Таких смешных слов, как «антрекот», «фрикадельки» и «соус провансаль», он отродясь не слыхивал.
— На третье — сладкое, — продолжал рассказчик. — И опять же не компот, а какой-то сладкий стюдень. Забыл, как называется.
— Наверно, желе, — сказал Тимошин.
Прошка не выдержал, не ожидая и от Тимошина смешных слов. Он упал грудью на стол, зашаркал ногами, визжа:
— Жиле… жилетка! Ой, не могу!
— Эка дурень, — спокойно сказал комроты и выбил из мундштука окурок. — Так вот эту желе Суворову, понимаешь, никак не поддеть ложечкой. Ложечка-то — блоху кашей кормить. Старается Суворов, серчает, а желе — шлеп да шлеп обратно у тарелку. Не выдержал Суворов — пьяный был, — бросил ложку и выругался. «Сколько, говорит, городов узял, а такого дерма узять не могу».
Комроты замолчал, стал крутить цигарку. Прищурясь, посмотрел на чуть усмехнувшегося Тимошина, потом на Прошку, удивленно раскрывшего рот. Спросил его:
— Чего ж не смеешься?
Тот нерешительно ухмыльнулся:
— А как воевал-то… со стюднем?
— Вот так и воевал.
Прошка разочарованно вздохнул.
— Нескладная сказка.
— Расскажи складнее, — насмешливо сказал комроты и обратился к Тимошину. — Мне эту историю один старикашка рассказывал. Он служил у Суворова ординарцем.
— У Суворова? — засмеялся Тимошин. — Да ведь Суворов-то лет полтораста назад умер. Соврал ваш старикашка.
— Может, и соврал, — спокойно согласился комроты, — старики — любители врать. От скуки врут. Только я тебе к тому это рассказал, что, по-моему, лучше воевать, чем с разной мелочью возиться, с бумажками вот с этими… Однако заболтались! Какое там еще желе осталось?
— Вот приказ по роте. Больше ничего.
Комроты прочитал поданную ему переписчиком бумагу.
— Надо отдать у приказе, — начал он, но в это время в канцелярию вошел грузный человек в щегольском френче с ремнями, в узких синих брюках с красными кантами, в светлых сапогах офицерского фасона.
— А, товарищ Любимов! — сказал комроты.
Лицо вошедшего было красно, потно. Смущенно улыбаясь, он почтительно пожал руку командира, раскланялся с переписчиком, сел на придвинутый им табурет.
— Редко, редко к нам заходите, — ласково улыбнулся комроты. — У меня, кстати, к вам просьба, товарищ Любимов.
— Слушаю.
— На будущей неделе, у воскресенье, у театре будет концерт. Перед началом, понятно, митинг. Хотелось бы оркестр. Как бы это, товарищ Любимов?
— С огромным удовольствием, — улыбнулся тот.
— Ну и прекрасно. Спасибо. А у вас ко мне дело? Я и не спросил.
— Я… видите ли…
Любимов нерешительно кашлянул, оглянулся на переписчика, придвинулся вместе с табуретом к комроты.
Тимошин отошел в сторону, Любимов что-то зашептал.
— А препроводительная? — громко спросил комроты и через секунду — еще громче: — Встать!
Тимошин удивленно взглянул на поднявшегося с места и ставшего, как на учении, Любимова.
— Прошка! — сказал комроты. — Комвзвода три, живо!
Паренек, стуча твердыми пятками, выбежал из канцелярии.
— Иван Афанасьевич, — тихо произнес Любимов.
— Комроты шестнадцать, — так же тихо поправил комроты.
— Товарищ комроты…
Не слушая его, комроты обратился к вошедшему командиру третьего взвода:
— Товарищ Панкратов! Отправь штрафника Любимова у вверенный тебе взвод! Пять суток, согласно распоряжению командира полка.
Любимов шагнул было к нему, но четко, как по команде, повернулся кругом, щелкнул каблуками и вышел из канцелярии.
За ним последовал Панкратов.
Стоящий у дверей Прошка, пропуская выходивших, смотрел на них смеющимися глазами, прикрыв рот толстой веснушчатой рукой.
Комроты, машинально перекладывая на столе бумаги, тихо говорил:
— Пришел, как у гости. Без конвоира, препроводительная у кармане.
Встряхнул головою, громко спросил:
— Что у нас там, товарищ Тимошин? Приказ? Ах да! Надо отдать у приказе о переводе Суркова Николая из второго взвода у первый. Пиши!
Он побарабанил пальцем по столу.
Переписчик приготовился писать.
— Пиши, — повторил комроты, — штрафник второго взвода Сурков Николай за саботаж у работе переводится у первый взвод…
Подумал секунду, добавил:
— …с возложением на него, Суркова, самых дивных работ.
— Дивных? — усмехнулся переписчик. — Непонятно и смешно.