Прошка расплылся в улыбке от «его преподобия» и сказал Сверчкову:
— Пойдем, преподобный.
По уходе Сверчкова комроты, продолжая волноваться, говорил комиссару:
— Еще плешь на нашу голову. Начнет этот поп наставлять штрафников на божественное. Ты, товарищ Нухнат, постарайся выявить сущность подобного элемента: насколько он вреден для советской власти, для рабоче-крестьянской Красной Армии. В общем, разбери по косточкам этого пресловутого толстовца. Я насчет религии, сам знаешь, ни в зуб ногой, а ты по божеству — мастер. Ты любого попа у щель загонишь и с Библией, и с «Часами», или как там называется ихняя литература.
Комроты волновало, как бы «пресловутый толстовец» не доставил много хлопот.
В тот же день ему пришлось поволноваться уже по другому поводу.
В роту были доставлены из военного трибунала четверо штрафников: трое — обыкновенные дезертиры, один — дезертир и подследственный.
Вновь прибывшие после регистрации были направлены в первый взвод.
Спустя немного времени в канцелярию пришел озабоченный комвзвода один и доложил, что один из новых штрафников не принимает казенной одежды и не сдает своей.
— Чем мотивирует? — раздраженно спросил комроты.
— Говорит, что он не осужденный, а подследственный, что знаком с видными ответственными работниками, что он не рядовой красноармеец, а комиссар какого-то края.
— Что не помешало ему попасть у штрафную роту, — прервал комроты и добавил: — Пошли его сюда.
Когда командир первого взвода вышел, комроты обратился к Тимошину:
— Что в бумагах этого комиссара, подследственного? Скажи кратко.
Тимошин пробежал бумагу.
— Подозревается в незаконной продаже воинских лошадей в Степном крае.
— Достаточно, — сказал комроты и уставился потемневшими глазами на входившего в сопровождении комвзвода один штрафника.
Тот подошел ленивой, развалистой походкой к столу, за которым сидел комроты.
— Вы — командир этой роты?
— Командир этой роты, — глухо отозвался комроты шестнадцать, не отводя от лица штрафника все более темневших глаз.
— Видите. Мне не хочется сдавать обмундирование. Френч и бриджи из очень хорошего материала, сшиты на заказ. В цейхгаузе, боюсь, одежда попортится.
— В цейхгаузе не попортится, а на работе — определенно, — сказал комроты.
— Вы, надеюсь, дадите мне чистую работу, — приятельски улыбнулся штрафник. — В канцелярии найдется дело… Или, например, отмечать на работе.
— Табельщиков нам не нужно. У нас не фабрика и не завод.
— Да… Но ведь я не просто красноармеец…
— Что значит — просто красноармеец? — спросил комроты.
Штрафник поспешно достал из грудного кармана большой, желтой кожи, бумажник, стал в нем рыться, говоря:
— Я комиссар Степного края. Вот документы. Потрудитесь взглянуть.
Он положил на стол несколько бумажек, заложил руки за спину и, снисходительно усмехаясь, смотрел на комроты.
А тот, не читая бумаг, отложил их в сторону, раздельно полувопросительно произнес:
— Ты комиссар… Степного… края?
— Да. Посмотрите документы, — раздраженно сказал штрафник.
— Стань, как полагается! Вынь руки из-за задницы! — вдруг гневно вскричал комроты звонким, задребезжавшим в стекле окна голосом.
Круто обернулся к комвзводу и, бледнея под смуглотою, сказал уже тихо и, как всегда, глухо:
— Чтобы больше не было разговоров о несдаче в цейхгауз обмундирования. Что это за новости? Я не узнаю вас, комвзвода один.
Тот молчал, красный до слез.
— Выдать ему, — указал комроты пальцем на штрафника, — лапти, порты и усе, что полагается. И послать его у нужники очки чистить, ибо потому что он не просто красноармеец, а комиссар-дезертир плюс подозреваемый в конокрадстве.
— Послушайте… — начал штрафник.
— Инцидент исчерпан, — спокойно перебил комроты, но, подумав секунду, добавил еще спокойнее. — Для первого раза очки с вас снимаются, пойдете на огород полоть гряды, но у дальнейшем не козыряйте. Мы козырей не любим — они нам не у масть. Ступайте!
И он кивнул головой.
Как и предполагал комроты шестнадцать, штрафник Сверчков доставил ему и комиссару много хлопот.
Сверчков списался с женой, живущей в Петрограде, и она привезла ему его документы, по которым выяснилось, что зарайский мещанин, пекарь по роду занятий, Сверчков Никита Иванов — член религиозного общества толстовцев, что он, при царском режиме призванный к отбыванию воинской повинности, отказался принять оружие, за что и был осужден в арестантские исправительные отделения сроком на четыре года и по отбытии наказания убеждений своих не переменил, а потому был навсегда лишен права жительства в столице и ее пределах.