Утром в субботу шестнадцатая в полном составе, кроме нескольких красноармейцев, отбывавших наряды при казарме, вышла на работу.
Все, как и штрафники, были в лаптях и в рабочей одежде, состоящей из старых парусиновых гимнастерок, таких же штанов и бескозырок.
Тимошин тоже в рабочей одежде и даже в лаптях — пожалел трепать хорошие сапоги. Но зато на голове его была не парусиновая, блином, бескозырка, а кожаная фуражка, правда изрядно потертая.
Он оказался в одном ряду с Фролкиным. И тот обратился к нему с деланной почтительностью:
— Вам бы, товарищ, прилично впереди идти. Потому что вы заместо комиссара.
Многие засмеялись. Тимошин не обиделся на насмешку и засмеялся тоже, но не нашел, что ответить Фролкину.
Шли повзводно, с песнями. Впереди роты — командир и комиссар.
Несмотря на ранний час из окон многих домов смотрели люди. Многие уже знали о субботнике.
Из жителей нашлись любопытные, не поленившиеся сопровождать роту до места кладки дров, километра за три за городом. Хотели воочию убедиться, действительно ли будет работать ротный комсостав, особенно командир и комиссар шестнадцатой.
Любопытным предложили принять участие в субботнике. Они стали отказываться, ссылаясь на то, что одеты в неподходящий костюм, но комроты, ласково улыбаясь, сказал:
— А вы поможете подвозить вагонетки. Не запачкаетесь и одежды не порвете.
Дрова были на порядочном расстоянии от железнодорожного полотна и подвозились к нему по двум узкоколейным путям.
— А шестнадцатая рота в долгу не останется, — важно вставил Фролкин. — Накормит вас, граждане, настоящим «куриным бульоном».
В роте уже два дня опять была на обед куреная вобла.
— Мы знаем, из каких кур у вас бульон, — засмеялся один из граждан, — кура не простая, в матушке Волге водится.
— Вот, вот! — радостно вскрикнул Фролкин. — Коли знаете, так не о чем и толковать. Значит, парни свои.
И граждане согласились принять участие в работе, сперва неохотно, но потом, заражаясь общим усердием, веселостью, подбодряемые шутками и песнями, они не отставали в работе от всех.
Хорошее утро и лесная свежесть также располагали к труду.
— Глядите, какие чурки ворочает сам товарищ командир роты, — указал Фролкин на комроты, укладывавшего на вагонетку толстое полено «девятку», и обратился затем к нему с вопросом: — Товарищ комроты, в лапотках-то удобно ли? Поди, склизко без каблуков?
— Я, дорогой товарищ, лапотков-то побольше тебя стоптал у своей жизни. Так что они мне не у диковинку, — ответил комроты, берясь за новое бревно.
— Знаем, товарищ командир. За это и любим вас, и ценим. За то, значит, что кровь в вас текет наша, крестьянская, — торжественно произнес Фролкин.
Комроты, уложив на вагонетку бревно, сказал:
— Кровь у всех красная. А ты шевелись, Фролкин. Меньше языком действуй, а больше — руками.
Фролкин смутился и слегка обиделся.
— Я языком действую от чистого сердца, — вздохнул он, выбрал бревно потолще и, с трудом взвалив его на вагонетку, продолжал: — От чистого. Потому вот вы с нами сравнялись, со штрафниками, и в работе, и в одежде. И всех сравняли, всю роту.
— Дурень! — усмехнулся командир. — Одежда эта — для работы. Не рвать же хорошую. А ну, командуй лучше: «Закуривай!»
— Слушаю, товарищ командир, — вытянулся и блеснул кофейными глазами Фролкин, а затем, вобрав в себя воздух, пропел нестерпимо звонко: — За-ку-ри-вай!
То, что на субботнике вся рота была в одинаковой рабочей одежде, понравилось не только Фролкину, но и остальным штрафникам.
Главное, все оценили, что командир и комиссар были в лаптях.
По этому поводу никто из штрафников даже не отпускал ни шуток, ни острот.
И угрюмый, недоверчивый Котельников не увидел в этом никакого дипломатического шага со стороны начальства, хотя и отнесся к нему равнодушно.
— Раз пошли на работу, то и оделись не по-праздничному, только и всего, — сказал он.
— Но они могли бы не в лаптях идти, а в старых ботинках. Есть у них, поди. Да и каптер разве бы не нашел для них? — возразил один из штрафников.
— Хотели по правилу. Чтобы все — как один, — сказал Котельников.
— А это плохо? — задал ему вопрос Фролкин, на что тот ответил вопросом же:
— Разве плохо, коли по правилу?
— Вот в этом и дело, что начальство у нас правильное. Особенно командир.
— Настоящие люди и он, и комиссар, — сказал бывший толстовец и, вздохнув, добавил: — С ними бы я и на фронт пошел.
— И без них пойдешь, когда пошлют, — засмеялся Фролкин.
— С ними бы — с радостью.