На песке, на Екатериновке — против ворот городулинских летом всегда горами песок, — на песке борьба.
Филька целыми днями — под Говядиной. Иной раз и бороться не хочет, а Афонька его знай заламывает. На удивление мальчишкам и на потеху себе, по пятнадцати и больше раз укладывает на лопатки подряд.
Злой Филька ругается, плачет, зеленеет от злости и усталости, а Афонька, красный что свекла, ржет жеребенком и такими макаронами кормит Фильку, что у бедняги шея трещит.
Потом перед ребятами резонится.
— Я его легонько борю, а если б заправду — задавил бы. Чижелый я. Мы, деревенские, на борьбу здоровые.
Мальчишки не спорят. Деревенские, известно, всегда городского сомнут, а Афонька такой вполне Фильку может задавить.
Вот он как в борьбе навалится на Фильку, того совсем и не видно, только ножки дрыгают по песку.
Ваське скучно без дела — волыниться не с кем. Борьба надоела. Да и опасался столкновения с Говядиной: на борьбу Говядина — первый.
Надумал наконец к покровским поступить, но городулинцам заслабило.
— Куда нам? Там — большие. Нас и не примут.
Зиму много работы было у сапожника Соболева, и пил он почему-то мало — раз только Васька с Афонькою его связывали.
Всю зиму пришлось Ваське отцу помогать, но мысль о присоединении к «покрошам» покоя не давала. Часто во сне дрался с пряжинцами или петергофцами.
К следующему лету решил окончательно.
Предложил и Афоньке, но тот отказался.
Ленивый да и трусоват, даром что бык такой.
К Покрову пошел Пловец в праздник, после обедни.
«Атамана увижу и попрошусь в партию», — думал радостно и тревожно.
Атаманил после Вальки Гришка-Христос, еврей, сын торговца из Александровского. Лет двадцати с лишком. Бородка небольшая, раздвоенная, и длинные волосы делали его похожим на Христа. Только глаза близорукие, насмешливые.
На вид невзрачный, Гришка между тем обладал большой силою.
Конкурентов в драке не имел…
Когда Васька пришел к Покрову, вдоль церковной ограды сидело несколько парней с Христом в центре.
Смелый мальчуган, победив минутное смущение, подошел к сидящим и подал Гришке руку:
— Здорово, атаман.
Гришка прищурился, засмеялся громко, сверкнув большими лошадиными зубами.
— Здорово, есаул, здорово!
Парни засмеялись. Васька слегка обиделся.
— Я не есаул, а атаман… городулинский.
Хохот усилился.
Васька продолжал, не смущаясь:
— Я хочу к вам в партию.
— А батька с маткою не выдерут? — насмешливо улыбнулся Христос.
— Матки у меня нет, а батьки я не боюсь, — спокойно ответил мальчишка.
— Молодец, — сказал Гришка серьезно, — крой его, старого черта, и в хвост и в гриву.
Обернулся к товарищам:
— Я пьяный и волынюсь же с батькою, ай-яй-яй!..
Приложил руку к щеке и покачал головой.
— Третьего дня буфер ему подставил.
Парни прыснули. Гришка обернулся к Ваське.
— Ты, плашкет, вот что… Деньги у тебя есть?
— Есть.
Васька радостно извлек два гривенника. Копил эти деньги. Готовясь поступить в партию, знал, что потребуется подмазка.
Гришка повертел в руках гривенники.
— Разве это деньги? Это — злыдня. Я думал, ты выпить поднесешь.
— Можно сороковку взять, — сказал Васька.
— Сороковку на такую шатию? — кивнул Гришка на товарищей. — Слетай за папиросами. «Бижу» возьми!
Васька мигом сбегал. Закурив, стали расспрашивать, кто он, кто его родные.
— Мишка-Левый — твой братишка? — спросил один белокурый в веснушках.
— Да.
— Какой это Левый? — прищурился Христос.
— А это бекманский, с Манькой-Цыганкою живет. В семенцах он сейчас.
— Знаю, — кивнул Гришка, — хлещется Левый дельно. Знаю. В «Коломне», в бильярдной, помню, с гужбанами. Пьяный Левый — в доску. Гужбаны прут на него, а он: «Тебе что, а?» Раз с левши — с катушек гужбан. Он — другому: «Тебе что, а?» Раз опять с левши — с катушек. Четверых, кажется, подряд. А коблы варюжки разинули — ждут очереди. Смех!.. Молодец, Левый, ей-ей!
— Неужели четверых всех? — спросил парень, круглолицый, полный, голубоглазый. — Что же гужбаны, газеты читали?
— Не газеты, а ждали очереди, — спокойно ответил Христос, — когда я коблов бью — они тоже дожидаются.
— До-ля-фа! — раздался чей-то тонкий голос, потом — пение: — Ты не ври, не ври, добрый молодец…
— Брось, Козел, — оборвал поющего Христос, — ты лучше выпить достань. Ведь получку вчера получил?
— Получил.
— Почему не пропил?
— Батька, сволочь, все забрал до копейки.