Победа Рыжего над Толькою не была окончательной.
После еще несколько раз, уже «любя», сходились, и все — вничью.
Рыжий беззлобно говорил ребятишкам о Тольке:
— Стегает прилично, несмотря что из господчиков. Сила у него большая.
— А все-таки ты ему завсегда насдаешь, верно? — заискивала мелкота.
— Нет! Поровну у нас идет. Я — его, он — меня. Конечно, ежели всерьез — другое дело. Когда я дерусь позаправду — сила у меня вдвое вырастет. И не отстану, хоть убей!
Действительно, при серьезных стычках Рыжий побивал Тольку, правда, с большим трудом.
Но после таких столкновений утомлялся.
Выросшая вдвойне сила — падала. Сидел потный и бледный, с вздрагивающими пестрыми от веснушек пальцами, в то время как у побитого им Тольки круглые щеки румянились и широкая грудь дышала глубоко и свободно.
В такие минуты Веня жалел Рыжего и ненавидел Тольку.
В борьбе с Никиткою Рыжий не всегда выстаивал. Нередко, когда ему удавалось благодаря неуклюжести противника одержать над ним победу, поваленный Никитка легко сбрасывал с себя победителя и подминал тяжело и плотно.
А однажды на песке, на канале, против славновских ворот, — с полчаса, пожалуй, мучил Никитка Рыжего.
Насел, что тому не дрыгнуть, а сам в носу ковыряет да посмеивается:
— Я быдто ведмедь — всех давлю!
Думали ребятишки — драка выйдет. Но Рыжий не обиделся:
— Черт, — говорит, — жирномясый, здорово припечатал!
— Уж ежели я мясами завалю — будь спокоен, как в санях! — соглашался Никитка.
Но как-никак, а с приездом в Славнов Рыжего ребятишки вздохнули куда свободнее.
Толька с Никиткою не так уж издевались.
Как-то побитый Никиткою до синяков на боках Петька наборщиков пожаловался Рыжему:
— Завсегда бьет и ломает, вот хоть у ребят у всех спроси, — хныкал Петька.
Рыжий разыскал Никитку и предупреждение сделал:
— Смотри, черт мордастый! Коли еще маленьких обидишь — кровью у меня умоешься!
— Какой же он маленький! Петька-то? — оправдывался Никитка. — Он даже меня старше.
— Дурак! Старше! А сравни себя с ним, получится слон и моська!
Петьке же Рыжий посоветовал:
— А ты, нюня, бей чем попадя. Камень — камнем, полено — поленом! И убьешь — не ответишь!
И остальным мальчишкам:
— А вы, братцы, чудаки-покойники! Иванятся у вас эти двое, Толька с Никиткою, и будто так и надо! Ежели б у нас за Нарвской такие Иваны объявились — беспременно им санки порасшибали бы!
— Да, а что мы сделаем с ними? — наперебой тараторила мелкота. — Они вона какие битюги дурдинские, сам видишь!
— Битюги! А вы извозчиками будьте! Вы ведь боитесь, а бояться-то нечего. Всех не убьют. Меня хозяин и то второй год как бить бросил. Потому, ежели он за ремень, я обязательно — за фуганок али за стамеску. И вы бы так. Сила не берет — бей чем попало! Главное, компанией надо. А то у вас так: одного бьют, а другие смотрят, да еще подначивают. А кучей вы могли бы и Тольку этого с Никиткою, да и меня в придачу, честь честью расхлестать.
Ребятишки после между собой:
— Молодец, братцы, он, да?
— Правильный! Не гляди, что рыжий.
— Рыжие тоже разные бывают.
— Они его боятся, страсть!
— Вдвоем не побоятся, — не соглашался швейцаров Антошка. — Толька и один-то его не боится, а вдвоем с Никиткою им с ним и делать нечего.
— А нам нужно за Рыжего стоять. Верно?
— Понятно! Без него нам ничего не сделать.
Ожили ребятишки.
Петька повеселел и порозовел даже.
Никитка оставил его в покое. Изредка лишь легонько «игрался». Силы, крови у Никитки — уйма.
Веселит, радует Никитку здоровье, тело могучее.
Трудно удержаться, не попробовать силы, не прижать, не вертануть какого-нибудь заморыша.
Трудно удержаться от озорства, жестокости каждому здоровому ребенку.
Где удержаться, когда кровь как само счастье?
Сила в каждой частице тела стучится, исхода требует, работы.
Лежит, бывало, Никитка в праздник на песке, семечки лузгает.
Жара — не продохнуть. А от праздничной сытости еще жарче.
Что после бани — распарен Никитка.
Томится от безделья большое сытое тело.
Сжимает и разжимает круглые загорелые кулаки.
Ноги вытягивает, выгибая пальцы, отчего выпячиваются мясистые выпуклости под пальцами, на подошвах, а сверху, под крутым скатом ступней, у пальцев, складки — трещинки на грубой загорелой коже, — слоновьи ступни.
«Эвона, ножищи у меня богатырские, — думает радостно Никитка, — огромадные и гольное мясо!»