— Погодь!
— Чего ты? — спросил Веня, остановившись.
— Погодь, — тихо, точно слюну глотая, промолвил Рыжий.
Веня смотрел на него и ждал.
И тот, казалось, ждал.
Потом махнул рукою и отвердевшими, словно застывающими губами проговорил чуть слышно:
— Веник, видал? Ведь убивали. А? Веник? Ведь позаправду стреляли.
Рот раскрыл, как рыба на берегу. С трудом вдохнул в себя воздух.
Веня испугался. Ему показалось — Рыжий ранен.
Но тот оправился.
Сплюнул, выругался тяжело и злобно, как мужик.
Нахлобучил ушастую шапку и сурово бросил:
— Пошли!
Расстрел рабочих, ходивших с петицией к царю, — небывалое еще в Питере событие, — нашло отголосок и среди детворы Славнова дома.
Мнения и симпатии разделились.
Толька, а с ним и Никитка стояли за солдат, полицию — за царя.
Очевидцы кровавого события — Рыжий и Веня, находящиеся еще под свежим впечатлением виденного, отстаивали правоту рабочих и негодовали на зверство правительства.
— Сколь, небось, ребятишек без отцов остались, сиротами, — говорил Рыжий. — Хорошо бы тебе было, если бы твоего батьку убили?
— А зачем они шли? — отвечал вопросом же Толька. — Ишь, чего захотели: с царем разговаривать! Разве это можно?
— А почему нельзя? Царь такой же человек.
— Такой да не такой. А если бы его убили? Он вышел бы разговаривать, а тут: бац! — из револьвера, — горячился Толька. — Мало там разных студентов да жидов переодетых.
— Конечно, — поддерживал своего «господина» Никитка. — Они для этого небось и шли: «Боже, царя храни», а сами — с левольвертами.
— Никаких левольверов и не было. Ведь мы с Веником видели. Их стреляют, а они на колени стали и молитвы поют. Нешто за это можно стрелять?
Никитка сопел, видимо колебался, но Толька насмешливо замечал:
— Значит, можно, когда стреляли.
— Дурак ты опосля этого и сволочь! — сердился Рыжий. — Когда люди безоружные, конечно, стрелять не страшно, а только это неправильно.
Он окончательно выходил из себя и угрожающе говорил:
— Ладно! Все равно это так не пройдет. Соберутся потом все рабочие да как начнут трепать этих твоих фараонов да генералов!
— Ничего! — поддразнивал Толька. — Хватит на них пуль-то. Из пушки как выпалят, тут твои путиловцы, что тараканы, запрячутся. Ха-ха!
— Гы-ы! — вторил Никитка. — Это верно, много ли им надо, ежели из пушки.
— Ладно! И на них пушки найдутся, — не сдавался Рыжий. И обращался к Вене. — Верно, Веник?
— Верно, — соглашался тот, хотя не верил, что у рабочих найдутся пушки.
Была оттепель.
Капало с крыш, как весною. На дворе дымила снеготаялка.
Мальчики играли в снежки: Толька с Никиткою против Вени, Леньки и Петьки.
Сначала игра шла почти ровно, но потом слабый Петька и неумелый Ленька стали сдавать.
Вене почти одному пришлось защищаться против двух сильных противников.
Осыпанный снегом, с ноющей скулою от крепкого Никиткиного снежка, Веня стал отступать.
Слабо поддерживавший Ленька все промахивался.
Петька выбыл, ушибленный снежком в глаз.
Победители с радостными криками загнали противников в угол двора.
Ленька закрыл лицо руками и не оборонялся.
— Вали! Бей путиловцев! — вдруг закричал Толька. — Пли!
Снежок больно ударил Веню по носу. Из глаз пошли слезы.
— В кучу их! — радостно заржал Никитка.
Веня не успел опомниться, как Толька схватил его и бросил на кучу снега.
— Сдаешься? — торжествующе крикнул, насев на Веню.
Веня силился подняться, но глубже проваливался в снег.
Тяжелый Толька навалился всем телом.
Никитка, в свою очередь, подмял под себя слабосильных Леньку с Петькою.
Веня слышал плаксивый голос Петьки:
— Никитка жа!
И озлобленный — Леньки:
— Пусти, черт!
— Сдавайсь! — ржал Никитка.
— Не сдавайся, братцы! — закричал Веня и снова сделал отчаянную попытку освободиться от Тольки.
Но Толька придавил его так, что тяжело стало дышать.
Поймал Венины руки, сжал в своих широких сильных руках, разбросил в стороны.
Задышал прямо в лицо:
— Ну что? Много ли тебе надо? Сдаешься?
— Не… нет! — с трудом выговорил Веня.
Увидел, как нахмурился Толька. Розовые, с ямками, щеки вздрогнули. И вздрогнула нижняя пухлая и выпяченная вперед губа.
— Сдавайся! — запенившимися губами произнес Толька и до боли сжал Венины руки.
Подщуренные глаза зазеленели. «Злится», — подумал Веня и внезапно озлился сам.