Последний раз встретил его года два назад.
Привезенцев оставил ему свой московский адрес и просил писать.
Аквилонов долго рылся в бумагах, потерял даже надежду найти адрес.
Наконец в толстом томе сочинений Гоголя нашел клочок голубой бумажки, исписанной крупными, острыми, лезущими вверх, буквами.
Через день Аквилонов выехал в Москву.
Огромный, в светлых огнях, зал с высоким, как в храме, потолком. На столах, среди бутылок, томные красивые цветы в вазочках, обтянутых розовой бумагою.
За столиками мужчины, бритые, с гладкими лоснящимися волосами, почти все в черном и все похожие друг на друга.
Женщины с необыкновенно белыми, очевидно, напудренными плечами, гордые и неприступные, но возможные, когда позовут.
И откуда-то с хор или из другого зала мягко наплывает печальная музыка.
— Значит, ты был у меня, а моя жена тебя сюда послала?
— Она сказала, что ты пьянствуешь несколько дней.
— Да, брат, пьянствую.
Привезенцев налил в высокие рюмки темного вина.
— Пьянствую, дорогой. Денег выиграл целую кучу.
Усмехнулся уголком рта.
— Раз в жизни посчастливилось. Пьем!
Аквилонов отхлебнул кисловатого вина. Смотрел на Привезенцева и думал, что тот такой же, как был гимназистом: говорливый, переменчивый в мыслях и словах, непонятный: не то шутит, не то говорит серьезно. А Привезенцев говорил:
— Давно не виделись, Алешка, а? Пожалуй, лет двадцать. Тогда встретились, года три назад, так это в счет не идет. Я тогда даже не разглядел, какая у тебя физиономия. Почему ты не писал?
И, не дожидаясь ответа, продолжал:
— Ты, Алексей, женат? Нет? Не женись. А жена моя красавица? А?
— Не знаю. Не обратил внимания.
— Ты — рыба. Она красавица и умница. Только я ее разлюбил. Любил три месяца. Хватит! Жен вообще надо любить два месяца. Первый месяц — любовь официальная, второй — как воспоминание о первом месяце. А я уже третий прихватил от жадности.
Он тихо засмеялся, показав белые зубы, и продолжал медленно, точно о чем-то упорно думая:
— Алешка! Почему мы друг друга не знаем? В гимназии дружили, после гимназии — тоже. Правда? Но ты для меня загадка. В чем дело, Алешка? Кто ты такой, скажи мне, пожалуйста?
— Я — Аквилонов, — ответил Аквилонов, насмешливо усмехаясь.
Привезенцев глуповато засмеялся. Потом сказал с шутливой важностью:
— Очень приятно, а я — Привезенцев! Георгий Николаевич Привезенцев, потомственный дворянин и кавалер.
Он уже был пьян.
Оставил недопитую бутылку, потребовал у официанта прейскурант, выбрал еще несколько сортов вина.
— Я люблю французские вина. Кавказских не пью.
Аквилонова раздражала музыка и неутомимая болтовня Привезенцева.
«Надо напиться», — думал он, не слушая Привезенцева.
А тот наливал рюмки. Рассматривал вино на свет. Говорил:
— К этому нужны фрукты.
Аквилонов пил много, не отставая от Привезенцева.
Привезенцев становился все болтливее.
— Знаешь, — говорил он неестественно громко, — я живу сегодняшним днем. Вино, женщины, карты, а завтра — наплевать. Завтра, может быть, все подохнем, правда?
Привезенцев поминутно звал официанта, шумно стуча ножом по тарелке. Заказывал все новые блюда.
Аквилонов, редко пивший, сильно опьянел.
Потом перешли в кабинет.
Аквилонов почувствовал себя спокойнее. Не слышно было музыки, нагонявшей назойливую тоску. Тоска сменилась легкой усталостью и головокружением, по-видимому от выпитого вина.
Сидел на низком неудобном диване. Не пил.
Приходили женщины.
Одна с белыми жирными плечами и широким красногубым лицом.
Другая — худощавая, смуглая.
Привезенцев с ними смеялся и пил.
Но скоро бесцеремонно выпроводил.
— К черту! — махнул он рукой уходящим женщинам.
Обратился к Аквилонову.
— Верно, Алеша? Лучше всего сейчас лимонад.
Наливал лимонад, проливая на пол, напевал вполголоса:
Аквилонов сидел с закрытыми глазами.
Его занимало следующее обстоятельство: уезжая сюда, в Москву, он для чего-то захватил с собой флакончик с ядом.
Тот самый коричневый флакончик.
Сейчас нащупал его в жилетном кармане.
«Почему я не выбросил его? — назойливо думалось. — Как это неосторожно!..»
А Привезенцев, высоко подняв стаканы и приплясывая на пьяных, неверных ногах, продолжал: