При виде этой картины я встал и вышел из дома.
Через минуту появился Жаден с сигарой во рту; то было для него великим утешением в частых злоключениях, выпадавших на нашу долю, утешением, которого я, к несчастью, был лишен, так как никогда не курил ничего другого, кроме определенного сорта русского табака, очень мягкого и почти без запаха. Мы глядели друг на друга, скрестив руки и покачивая головой; нам случалось видеть немало ужасного, но никогда, однако, не наблюдали мы столь жуткого зрелища. Утешением нам служило лишь наше привычное пропитание, то есть каштаны, жарившиеся в золе.
Вернувшись в дом, мы увидели, что каштаны очищены и поданы к столу: в знак примирения гнусный кретин пожелал оказать нам эту услугу в наше отсутствие.
Тут мы расхохотались; наши несчастья усугубились настолько, что обернулись комедией. Отправив каштаны составить компанию цыпленку и салату, мы отрезали каждый по куску хлеба и, опасаясь, как бы еще что-нибудь не отвратило нас даже от хлеба, ушли есть его на улицы Майды.
Через полчаса мы снова прошли мимо дома и увидели в окне хозяйку, ее брата-кретина и какого-то незнакомого нам военного, которые, сидя за нашим столом, поедали наш ужин.
Мы не захотели нарушать это маленькое пиршество и, прежде чем вернуться, дождались, пока оно закончится.
Нам показалось, что военный, а это был карабинер, пользовался в доме почти неограниченным влиянием, между тем мы сразу заметили, что он разделяет благорасположение к нам хозяйки; мало того, узнав, что мы французы и прибыли из Пиццо, он с воодушевлением стал расхваливать нам Июльскую революцию и сожалеть об убийстве Мюрата. Обе эти вспышки политических пристрастий показались нам необычайно подозрительными для верного солдата его величества короля Фердинанда, до тех пор не проявлявшего ни глубокой симпатии к первому событию, ни особой печали о втором. Было очевидно, что наш карабинер, не имея возможности догадаться, с какой целью мы ездим по стране, не прочь был бы препроводить нас в Неаполь от бригады к бригаде как карбонариев и приписать себе наш арест. К несчастью для верного солдата его величества Фердинанда, западня была чересчур грубой, чтобы мы в нее угодили: Жаден поручил мне от его имени сказать карабинеру по-итальянски, что он доносчик; я сказал это и от его имени, и от своего собственного, что заставило кара&инера громко рассмеяться, но не вынудило его удалиться, как мы надеялись: вместо этого он тщательным образом принялся разглядывать наше оружие, а затем, покончив с этим обследованием, предложил нам разыграть с ним в карты бутылку вина. Предложение становилось слишком уж бесцеремонным, и мы позвали хозяйку, чтобы она оказала нам любезность и выставила верного солдата его величества Фердинанда за дверь. Этот призыв с нашей стороны заставил ее вступить в долгие переговоры, под конец которых карабинер ушел, сообщив, что почтет за честь выпить с нами по стаканчику завтра утром перед нашим отъездом.
Мы уже подумали было, что избавились от посетителей, как вдруг вслед за карабинером появилась приятельница хозяйки, и они устроились вместе у камина. Поскольку это все же была женщина, в течение часа мы проявляли терпение. Однако по прошествии часа мы спросили у синьоры Бертасси, не позволит ли нам ее подруга расположиться на ночь; но синьора Бертасси ответила, что ее подруга пришла провести ночь у нее и что нам нет нужды стесняться в ее присутствии. Тогда мы поняли, что появление вновь прибывшей было выражением деликатного внимания со стороны нашего чичероне, который пообещал, что там, куда он нас приведет, мы будем чувствовать себя, словно ангелы на небе, и хотел, насколько это было в его силах, сдержать свое обещание. А потому мы смирились с нашей участью, решив вести себя так, будто были совершенно одни.
Впрочем, расположиться на ночь для нас было весьма просто. Так как наша хозяйка, дабы, безусловно, оказать гостям величайшую честь, не только уступила нам свою кровать, но еще и свои простыни, вопрос о том, чтобы раздеться, не вставал. Спальное место я уступил Жадену, рухнувшему на него одетым и взявшему на руки Милорда, чтобы разделить с ним атаки, целью которых он незамедлительно должен был стать, а сам, закутавшись в плащ, пристроился на двух стульях. Что же касается женщин, то они, как могли, прислонились к камину, а кретин дополнил картину, устроив себе, по своему обыкновению, гнездо в золе.
Невозможно описать ночь, которую мы провели. Самый крепкий организм не выдержал бы трех подобных ночей. Рассвет застал нас продрогшими и совершенно разбитыми; но так как нам казалось, что лучшее средство от нашего недомогания — это воздух и солнце, то мы не заставили ждать нашего проводника, который ровно в шесть часов утра стоял у двери с двумя мулами. Мы расплатились с хозяйкой, внесшей в счет все, что нам было подано, как нами съеденное, и потребовавшей четыре пиастра, которые мы уплатили без малейшего сопротивления, так нам не терпелось покинуть это жуткое место. Что же касается нашего чичероне, то, не увидев его, мы предположили, что причитавшееся ему вознаграждение было включено в счет.
Итак, мы направились к Вене, которая находится на пять миль глубже в горах, чем Майда. Но через двадцать минут пути мы услыхали позади громкие призывные крики и, обернувшись, увидели нашего карабинера при полном вооружении, во весь опор скакавшего вслед за нами на лошади. Вначале мы решили, что, не слишком обрадованный вчерашним приемом, он направил судье некий лживый рапорт и получил разрешение арестовать нас; однако мы были приятно удивлены, увидев, как из седельной кобуры он достает бутылку водки, а из кармана — два небольших стакана. Будучи верным данному слову выпить с нами на дорогу, но прибыв слишком поздно, чтобы доставить себе это удовольствие, он оседлал лошадь и пустился вдогонку за нами. Так как намерение явно было добрым, хотя образ действия несколько необычным, мы не могли не ответить на его любезность. Каждый из нас взял по стаканчику, он — бутылку, и мы выпили тост за здоровье короля Фердинанда, после чего, по-прежнему храня верность продемонстрированным им революционным принципам, карабинер пожелал непременно провозгласить еще и тост за здоровье короля Луи Филиппа. Затем, после нашего отказа выпить еще по стаканчику, он снова подал нам руку и умчался тем же галопом.
Жаден уверял, что именно верный солдат его величества короля Фердинанда получил большую часть из наших четырех пиастров, а так как Жаден — человек, исполненный здравого смысла и проницательности в отношении людских слабостей, то я склонен верить в его правоту.
БЕЛЛИНИ
После полутора часов пути мы прибыли в Вену.
Проводник не обманул нас, ибо с первых же слов, адресованных нами к местному жителю, легко было понять, что язык, на котором мы с ним говорили, был ему совершенно неизвестен, точно так же как нам неизвестен был тот, на каком он отвечал нам; однако из этой беседы явствовало, что наш собеседник говорит на греко-италийском наречии, а деревня была одной из тех албанских колоний, которые переселились из Греции после завоевания Константинополя Мехмедом II.
Наше вступление в Вену было омрачено печальным происшествием: Милорд начал с того, что задушил албанского кота, который, по совести говоря, ввиду древности его происхождения и трудности обсуждения цены, не мог соответствовать стоимости итальянских, сицилийских или калабрийских котов и потому обошелся нам в четыре карлино: при нашем финансовом положении это являлось серьезным уроном, и потому Милорд немедленно был взят на поводок, чтобы подобное бедствие не повторилось.
Это убийство и крики — не жертвы, нет, а ее владельцев — послужили причиной скопления всей деревни, и, глядя на повседневные платья скопившихся вокруг нас женщин, позволительно было сделать вывод, что их наряды, предназначавшиеся для воскресных и праздничных дней, должны быть очень богаты и очень красивы; поэтому мы предложили хозяйке кота, которая нежно держала покойного на руках, словно не могла расстаться даже с его трупом, довести вознаграждение за понесенный ею ущерб до пиастра, если она изъявит согласие надеть свой самый красивый наряд и позировать Жадену, чтобы он написал ее портрет. Переговоры были долгими: между мужем и женой шли оживленные споры; наконец жена, решившись, пошла домой и через полчаса вернулась в наряде, блиставшем золотом и вышивкой: то было ее свадебное платье.