<p>
</p>
"Барбос" отправлялся в систему Малого Льва в начале каждого месяца, а точнее, второго числа. Две недели -- туда, потом две недели -- обратно. И только в марте взлет назначался на третье, потому что стоит в феврале лишь чуть-чуть где-то задержаться, и все, даже в високосный год обязательно опоздаешь вернуться на Землю.
Вот и сейчас с планеты С-55 взлетали с опозданием на одиннадцать часов по галактическому времени. Вадик только искоса поглядывал в сторону иллюминатора, ему ли, рожденному на Меркурии, любоваться жалкими огненными струями, вырывающимися из дюз корабля. Облака пыли и пара остались далеко внизу, а темное небо вдруг превратилось в окружающее со всех сторон космическое пространство, для кого-то таинственное и зовущее мерцанием далеких звезд, а для кого и привычное пустое ничто, растянувшееся на многие дни пути.
- Давай что ли знакомиться, - сказал Вадик парнишке по виду младше его на год или два. Тот, наконец, отлип от стекла и кивнул.
- Семен Андреевич, - представился белобрысый пацан и смутился. - Ну, у нас на станции целых три Семена было: Семен старший, Семен младший и я. - Насколько старшим он был по отношению к другим, Семен Андреевич не пояснил, вместо этого дернул за руку красивую девочку, тоже любовавшуюся видом из кормового иллюминатора. - Это моя сестра Света.
- Светлана, - улыбнулась та, и чуть повернула голову в сторону своего бесцеремонного брата, - Андреевна, - добавила она, а ее улыбка превратилась в усмешку.
- Очень приятно, - светски поддержал разговор Вадик, но встретившись глазами со Светланой вдруг замолчал.
- Ты не знаешь, почему корабль так смешно называется? - нашла тему для беседы Света.
- А... Так ведь много теперь космических кораблей, может уже целый миллион, вот и...
- А ты не здешний, да? С Земли? - перебил Семен Андреевич.
- Да, - совсем немного, на сотню-другую миллионов километров, приврал Вадик.
Пока знакомились и болтали о разной чепухе планета превратилась в шарик размером с крохотную пищевую таблетку из НЗ, зеленовато-желтую, значит, со вкусом курицы и грибов. Захотелось перекусить.
- Пойдемте в столовую, - не раздумывая, предложил Вадик и вопросительно глянул на новую знакомую, в том, что пухленький Семен Андреевич его поддержит сомнений не было, а вот Света, стройная и высокая, почти такая-же высокая как он сам...
В обеденном зале они застали одного единственного посетителя. Видимо другие пассажиры проголодаться еще не успели. Старичок чинно сидел за столиком и перебирал вилкой в тарелке разноцветный салат, рядом, упираясь в стакан с компотом, стоял приличных размеров прозрачный контейнер, а в нем... "Брокколи?" - удивился Вадик. Неужели профессор, как про себя обозвал старичка мальчишка за очки и бородку клинышком, неужели он так любит этот мало съедобный овощ? Брокколи Вадик ненавидел... наверно, сказать "всем сердцем" будет неправильно. Пусть будет "всеми своими вкусовыми рецепторами", и даже больше "всеми нервными окончаниями", он ненавидел брокколи даже больше чем овсянку.
Старичок, как выяснилось позже, минут через пять, и вправду оказался профессором. Он приветливо кивнул вежливой Светке, пожелавшей ему приятного аппетита, отодвинул от себя тарелку с салатом и спросил, чего бы желали отведать молодые люди, котлет или мороженного?
- Да, вот так вот, что же теперь... Ничего не поделаешь. Не все может понять и объяснить медицинская наука. Казалось бы, сердце - ведь просто мышца, вырасти новую ткань, замени сосуды, и все. Нет, далеко не всегда помогает. Недаром в древности полагали, что человеческая душа помещается именно в сердце. - Корабельный врач развел большими пухлыми ладоням.
Николай Генрихович умер ночью. У сто пятнадцатилетнего профессора астрозоологии остановилось сердце.
Вадик хмурился, Света, опустив глаза, то и дело смаргивала ресницами, Семен Андреевич шмыгал носом. Врач вдвоем с капитаном корабля осторожно взяли тело сухонького старика и перенесли на платформу антигравитационных носилок. Врач вздохнул, хлопнул Вадика по плечу и вытолкнул платформу в коридор. Следом направился и капитан, однако в дверях остановился и попросил:
- Будете уходить, дверь захлопните. Стоять молча в опустевшей каюте было глупо, но нарушить тишину... Хотя тишина с приходом человека всегда отступает, благо здесь есть куда ей отступить. За обшивкой корабля всегда покой и самое настоящее безмолвие. В безмолвии вырываются потоки плазмы, включившегося маршевого двигателя, безмолвно сталкиваются крошечные песчинки микрометиоров с барьером защитного поля 'Барбоса', безмолвно где-то в сотнях или в миллионах парсеков взрываются и гаснут звезды. А в каюте профессора еще слышны шаги ушедшего капитана, слабый шелест воздуха в вентиляции и еще какие-то звуки, похожие... Вадик слышал похожие на Земле, осенью роботы-дворники с таким звуком выгребают опавшие листья из луж. Но какие же тут листья, да и лужи... Конечно, на корабле другие роботы, и занятия у них другие.
Света вдруг присела и откуда-то из-под кровати вытащила широкий пояс с магнитной пряжкой.
- Сорок девятый сектор гамма квадранта, эф девятнадцать ноль четыре, - прочитала она буквы лазерной гравировки на пряжке. - Что это? - спросила она у потянувшегося к находке брата. Семен Андреевич пожал плечами.
- Это координаты, подсказал Вадик. Сорок девятый сектор третьего галактического квадранта, четвертая планета звезды Эф девятнадцать.