Да, Пастух может. В прошлом он крепкий колдун был. Семь колов в него бесы забили. Пять я вытащил, еще два остались. Но мне они пока не по силам…
Его размышления прервали шаги. Возле дальней стены смутно возникла массивная фигура. Быстро приблизилась. Вступила в круг света:
– Молитвами святых отец наших, молитвами грозного царя, – сказала возникшая фигура низким, густым басом.
– Аминь, – отозвался отец Василий тихим, как бы умирающим голоском и добавил, –царь грядет, брат!
– Воистину грядет, отче – радостно прогремело в ответ. Фигура склонилась перед Василием, держа руки лодочкой, – благословите.
– Бог благословит всех нас, святым грозным царем, – тихо ответил Василий и добавил, – да погибнут нечестивые еретики вместе со своим лжепатриархом и антихристом.
– Аминь, – ответил вошедший и распрямился. Он был высокого роста и довольно могучего телосложения. Его широкоскулое монголоидное лицо чем-то неуловимо напоминало лицо водителя-корейца из Алексеевки. Только было разве что добродушнее на вид и гораздо моложе. Звали вошедшего Виктор: «правая рука» иеромонаха Василия.
– Гришка чего-то запаздывает, – не то вопросительно, не то утвердительно сказал отец Василий.
– Кирюшку убило, током, когда генератор пытались запустить, – ответил Виктор и вздохнул, – хоронят по своему бесовскому обряду. Сокращенный вариант. В барабаны я им бить запретил. А без барабанов у них быстро, как у иеговистов. Так что сейчас Гришка подойдет, - он вздохнул, - а Кирюшку все ж жалко, хороший мужик был.
– Мужик? – отец Василий строго посмотрел на корейца, – Виктор, о чем ты? Он же нелюдь. Без Образа Божьего внутри. А ты говоришь: мужик, жалко. Этак мы всю нечисть жалеть начнем. Так и до геенны недолго… Мужик… Обычные земляные бесы. Может, для него напротив благо умереть, на дело Божие работая. Может, Господь его там и примет. И от личины бесовской избавит.
Понимаешь, Виктор, в наших делах мирская жалость неуместна. Вот яркий пример: вспомни, как грозный царь багром жидовствующих топил. Лично, понимаешь, лично! – отец Василий воодушевлялся с каждым словом. – Лично топил еретиков! Спасал их от вечного ада, через земные временные муки. Но кто поймет деяния помазанника Божьего, грозного царя. Они?! Вся эта либеральная масонская свора, начиная от Карамзина?! – Отец Василий внезапно осекся, вздохнул, – а ты говоришь, Кирюшка, мужик.
– Да, простите, отче, – сказал кореец, – слаб я, грешен. Постоянно забываю, что они не люди.
– Бог простит, брат Виктор, – благодушно ответил Василий. – Я вот о чем думаю… это до чего ж мы дошли, православные, что Господь из земляных бесов, как из камней, новых детей Авраама воздвигает. Если мы, гордо именующие себя христианами, не боремся с жидовским игом, то тогда это за нас гномы сделают. Нам в посрамление! – отец Василий вновь воодушевился, – да, да, да, нам в посрамление!
Они, гномы, и будут этими камнями, об которые, даст Бог, жиды все свои ядовитые зубы обломают! Но нам-то срам какой! До чего дошли, в церкви на святом престоле – антихрист! Епископы, игумены; все его слуги. С утра до вечера только о деньгах и карьере думают; о чем угодно думают, только не о Христе! И как хищные волки стригут христово стадо. И плач, по земле русской, плач! – отец Василий быстрым движением закрыл ладонями лицо, как бы намереваясь рыдать, но передумал. – Ничего, Господь не оставит Святую Русь, царь уже в пути, – торжественно закончил он.
– Аминь, – тихо сказал Виктор.
– Аминь, – отозвался иеромонах и сказал с укором, – а земляных жалеть не надо. Жалостью, брат мой, вымощена ныне дорога в геенну огненную.
– Отец Василий, – Виктор преданными глазами смотрел на иеромонаха. – А мне сегодня бес под утро явился, в образе моего бывшего сектантского надзирателя… Был у нас один такой.
– Ну и чего? – голос у отца Василия вновь стал тихим и умирающим, казалось, он потерял интерес ко всему.
– Сделал, как Вы учили. Написал имя надзирателя на листке бумаги, положил под святой крест и сотворил молитву Господу, дабы Господь, по молитвам грозного царя, отправил беса обратно в ад. И представляете, помогло! Бес раздулся от злобы, потом взял да лопнул. Только в келье завоняло.
– Слава Богу, брат Виктор, – устало отозвался отец Василий. – Да, что там у нас с генератором?
– С генератором у нас следующее…
Кореец не договорил. Раздалось частое сухое покашливание. Это появился Гришка. Его можно было принять за карлика, лилипута – ростом с ребенка, но необычайно широкий в плечах. С непропорционально большой головой и лицом от глаз заросшим густым волосом, переходящим в окладистую бороду.
На голове у Гришки была красная вязаная шапочка. Если не считать ее, вся остальная одежда на нем имела подчеркнуто фольклорный вид. Он был в красной рубахе навыпуск, поверх рубахи темно-коричневый кафтан, штаны-шаровары такого же цвета и начищенные хромовые сапоги.
Подойдя вплотную к отцу Василию, он протянул свою широкую кряжистую руку ладонью вверх. На ладони лежал небольшой и блестящий металлический диск. С одной стороны, сбоку, в диск была вставлена трубочка и такая же трубочка выходила с противоположной стороны. Протянув диск иеромонаху, Гришка заговорил, странно выворачивая слова:
– Дырки-мочилки, отче Ва-а-силие, бла-а-агословите рыбку.
– Молитвами грозного царя, который грядет, - серьезным голосом произнес Василий и даже перекрестил «рыбку», - да благословиться сей святой образ против ига жидовского…
Отец Василий замер. Издалека долетела приглушенная барабанная дробь. Ей ответила еще одна. И еще.
– Что?! – взвизгнул отец Василий неожиданно тонким голосом. – Я же запретил!
– И я им запретил! – воскликнул Виктор.
Иеромонах и его «правая рука» кинулись к выходу из пещеры.
– Булки-бублики, – громко сказал Гришка и поднес к губам диск, словно бы намереваясь подуть в трубочку. Постояв так несколько секунд, он с неожиданной скоростью кинулся вслед за людьми, проворно перебирая короткими ножками.
Пастух
Пастух смотрел в немигающий круглый глаз Союзника. На холодной стеклянной поверхности огромного зрачка, словно на экране старого телевизора, бежали черно-белые картинки – вот антихристов поп со своим помощником скрючились от холода над камином, им голодно и тревожно. Темно-серый студенистый кокон колышется над их головами, проникает змеевидными спиральками в душу, леденит сердце, обескрыливает мысли…
Да, Снеговики поработали неплохо. Задумка удалась. И без того холодное после зимы здание удалось сделать совсем ледяным, неприветливым, необитаемым. Словно это не общага, а развалины на заброшенном пустыре, куда луч солнца ни разу не проникал. Холодно, бр-р-р, тоскливо, что надо!
Уже вчера можно было бы начинать внушать попу мысли плюнуть на все и бежать, бежать, уносить ноги, пока жив! Бог с ним, с этим заданием епископа – только бы выжить самому, не помереть с голодухи. Уже вчера…. Если б, если б ни этот хлюпик!!! Проклятый Колька из Брамы!!! – Пастух с трудом сдерживал ярость. – Все труды насмарку! Все!..
Пастух ясно видел: вот, на зеркальной поверхности глаза появляется антихристов поп. Лицо его полно решимости. Студенистый кокон над его головой зыбко вздрагивает и отступает. Поп произносит имя этого хлюпика. Он, видите ли, узнал, где тот живет. Дальше самое плохое – поп с помощником начинают молиться!
Снеговики бежали сразу. Что с них взять, тупые создания, неприглядные духи; нечто среднее между давно нестиранной простынею и куском холодца. Кто их назвал снеговиками? Ничего общего с теми забавными снежными созданиями, которых лепят дети зимой. Ладно. Союзники, молодцы, не растерялись. Призвали помощь. Навалились на попа всем курганом…
Пастух ясно видел этот момент: поп и его помощник руками держатся за спинку кроватей, чтоб не упасть. У попа лицо бледней смерти, капли пота на лбу. Злая черная мгла сдавила, облепила словно кокон, не дает дышать. Вот-вот дело кончится победоносным обмороком. А то и тяжелой болезнью.