— Говоришь, и в городе не была? — продолжал тот.
— Ну чего ты пристал?
— Спросил из любопытства: не была ли ты в городе?
— Ну была! Навестила моряков. Что дальше?
— Ничего. Не надо нервничать!.. А командир дивизиона торпедных катеров — интересный мужчина. Рослый такой, шатен, с трубкой. Он был сегодня на задании… Сазонов, что ли?
— Ты прекрасно знаешь Сазонова. Но я его там не видела…
— В порту или на задании?
— Господи, боже мой! В порту, разумеется… Чего ради ты пристал?
— Да ты не бойся: я не ревнив.
— Не ерунди, хватит, Андрюша, — сдерживая себя, мягко сказала Наташа. — Ведь сам знаешь, что говоришь чепуху! Привыкли мы с тобой «драться», ты и стараешься. А «драка» не получается. Не тот крен взял. Я могу всерьез обидеться…
— «Заедать» начинает? — шутливо спросил Станицын. Он был очень доволен Наташей. Она сделала наконец то, о чем он когда-то говорил ей.
— Напрасно вы так думаете, Яков Иванович. — Быстрова подняла голову. — Вовсе не «заедает». Я не люблю недостойных намеков. Ведь Андрей тоже хотел навестить наши корабли. Я говорила с ним раньше. Звала, но он…
— Хотел, не спорю, — перебил ее Никитин. — Надо было позвать сегодня, вместе бы поехали…
— Разве ты когда-нибудь соберешься! А напрасно! — Наташа повернулась к Станицыну: — Сегодняшним днем я очень довольна!
Никитин заерзал на стуле:
— Слышите, товарищ майор, «довольна»!
Станицын с задумчивой улыбкой молча посматривал то на Никитина, то на Быстрову.
— Шутите оба, и все тут! — безнадежно махнула рукой Наташа.
Она ничего не хотела навязывать Никитину. То, что ей казалось важным, она вовсе не считала обязательным для других. Она понимала, что Станицын одобрял ее шаг, и этого ей было вполне достаточно.
— Ты, Наташа, не разочаровывайся во мне сразу, — дружески тронув летчицу за руку, тихо и проникновенно сказал Никитин. — Я тоже соберусь и навещу моряков… — Он поднялся из-за стола: — Сейчас на боковую. Надо выспаться. Поднимут часов в пять. Вы извините меня… — Никитин придвинул стул вплотную к столу, раскланялся: — Не удалось тебя разыграть, а жаль!
Когда Никитин ушел, Станицын повернулся к Быстровой.
— Вам, капитан, тоже пора на покой, — сказал он, с наслаждением покуривая послеобеденную папироску.
— Успею…
Яков Иванович пристально смотрел на Быстрову. Ее вид не понравился ему.
— Что вы смотрите так, Яков Иванович?
— Меня интересует, как у вас со здоровьем?
— Превосходно!
— Нет. За последний месяц непрерывных боев вы порядком сдали.
— Это вам только кажется…
— А утром опять на задание…
— Что?
— Я говорю, утром идете на боевое?..
— Конечно, иду!
— Частенько! Вас не особенно щадят. Гоняют наравне с мужчинами.
Насупив брови, Наташа внимательно посмотрела на Станицына. Его слова задели ее за живое.
— Вы начинаете узурпировать права женщин! — пошутила она, стараясь замять неприятный разговор.
— Начинаю… Вы переутомлены. Если надо отдохнуть, скажите. Устрою дней на десять, а то и на пятнадцать…
— Очень прошу, не надо. Отдыха мне пока не требуется… Благодарю вас за доброе отношение… Но как вы можете всерьез говорить об отдыхе, когда на фронте такие дела?
— Если говорю, значит, могу. Нельзя вам равняться с мужчинами. А дела наши не так уж плохи…
— Я сильная… Уверена в этом. А вы не правы! — упрямо сказала Наташа. — Отдых почту за наказание.
— Тебя не переубедишь!
— Так-то лучше! Пойду спать. А то говорю дерзости, и вы не оборвете меня…
На прощание Яков Иванович крепко пожал ее руку:
— На старте увидимся…
10
В пять часов утра по коридору верхнего этажа бывшей гостиницы турбазы шла молоденькая девушка — медсестра Настенька. В руке она держала листок бумаги с номерами комнат, в которых жили летчики капитана Никитина, назначенные в полет, — жили в роскошных для военного времени условиях.
В обязанность Настеньки входило разбудить летчиков, справиться у них о самочувствии, дать по две таблетки неизвестного Настеньке лекарства, сосчитать пульс, записать его в специальную книжицу и сдать ее врачу.
Настенька подошла к двери Наташиной комнаты, тихо постучала. Приложив ухо к косяку, прислушалась. Выждав, постучала сильней и недовольно покачала головой.
После третьего, довольно громкого стука до Настеньки донеслись скрип пружинной кровати, поспешный топот босых ног, а затем голос Наташи:
— Да, да! Сейчас…
— Это я, Наталья Герасимовна! — проговорила Настенька.