— А зачем?
— Не представляю, — уклончиво ответил генерал. — А лететь тебе лучше отсюда. Сегодня во втором часу будет попутная машина.
— У меня форма и вещи в полку…
— Их тебе немедленно доставят. Напиши записку своей, как ее, Настеньке. Я пошлю за ней.
— Сергей Сергеевич! Неужели вы не знаете, зачем меня вызывают! Или шутите?
— Не шучу!
Головин знал причину вызова, но не хотел говорить, чтобы не рассеивать внимание Наташи перед беседой с полковником.
Разговор о Москве оборвался сам по себе.
Наташу очень беспокоила судьба Тенгиза. Она попросила у генерала разрешение посетить медсанбат.
— Это родной брат доктора Бокерия… Дома о нем ничего не знают с начала войны. Я обязана их семье и потому считаю долгом проявить некоторую заботу о нем.
— Побывай в госпитале, обязательно побывай, — сказал генерал, — и телеграмму дай родным.
— Доктор сам сообщит. Он сделает это лучше, известит, когда сочтет нужным.
— Решай сама… Кстати, и командира полка навести.
У Наташи вытянулось лицо:
— Полковника Смирнова?
— Ты не знала?! — воскликнул Головин. — Ранен не тяжело, но расшибся изрядно… Еле дотянул до базы. В тот же день… — Стараясь смягчить неприятное для Наташи известие, Головин добавил: — Жарко там было… И в небе и на земле!..
Вскоре машина остановилась у невзрачного дома на узкой полуразрушенной улице на окраине города.
Простившись с Головиным и Станицыным и пообещав после беседы немедленно явиться к генералу, Наташа и полковник прошли мимо часового.
47
Утро было ясное, тихое, теплое.
Надев военную форму, привезенную сияющей Настенькой, Наташа отправилась в дивизионный медсанбат.
В безлюдном переулке, где чудом уцелело трехэтажное здание школы, в котором разместился медсанбат, стояла тишина.
Входная дверь медсанбата была заперта. На осторожный стук Наташи никто не отозвался. Здание казалось необитаемым.
Летчица постучала еще раз. В глубине вестибюля появилась пожилая женщина в халате и, открыв дверь, выглянула наружу.
— Мне к дежурному врачу, — сказала Наташа.
Женщина пояснила:
— У нас вход со двора…
— Извините, я не знала. Как туда пройти?
— Да уж входите отсюда. Пойду доложу, а вы здесь подождите… Как сказать?
— Я от генерала Головина. Кто дежурный врач?
— Грузин. Фамилию никак не упомню…
— Бокерия?
— Вот-вот! — обрадовалась санитарка. — Бокерия!
— Скажите ему, что пришла капитан Быстрова. Он знает…
Женщина засеменила по кафельному полу коридора, пришлепывая подошвами туфель без задников.
Через минуту в глубине коридора послышались чьи-то торопливые шаги, и почти тотчас же Наташа увидела доктора Бокерия. Стараясь не шуметь, он шел на цыпочках и для устойчивости неуклюже балансировал разведенными в стороны руками. Лицо его сияло от радости, что крайне удивило Быстрову.
— Родная моя! — услышала она его сдержанный шепот. — Жива! Здорова! Слышал обо всем!
Бокерия повел Наташу в кабинет, дружески пожимая сильной рукой ее пальцы. Вид летчицы ему не понравился. Она сильно изменилась со времени их последней встречи.
Усадив Наташу в мягкое кресло, Бокерия еще раз внимательно посмотрел на ее покрасневшие от бессонницы глаза:
— Не спали сегодня?
— Нет еще, не успела, — ответила Наташа, думая совсем о другом.
Она не могла понять, почему медлит доктор и ничего не говорит о Тенгизе. Это пугало ее.
— Вы очень осунулись, побледнели.
— Шакро Отарович! — с упреком взглянула на него Быстрова. — Обо мне ли нужно сейчас говорить?
— Простите… Конечно, конечно… Вернувшись «из дальних странствий», вы в первую очередь хотите узнать о его здоровье…
— Разумеется, — ответила Наташа, и голос ее дрогнул.
— Ранение незначительное… Задет мускул на левом боку. Ушибы были серьезные. Одно ребро имеет трещину.
Наташа взглянула на доктора:
— О ком вы говорите?
— О Николае Николаевиче, конечно, — ответил доктор и недоумевающе посмотрел на Быстрову. — О полковнике Смирнове. Вы не волнуйтесь, состояние его здоровья не вызывает опасений и через месяц-полтора он будет в строю. Его даже решено не эвакуировать…
Глаза Наташи потухли. Очевидно, Тенгиз умер, и доктор, щадя ее, молчит.
— Хотите его повидать? Вы сами убедитесь, что полковник выглядит молодцом…
— Ах, не то, доктор! — страдальчески произнесла Наташа. — К нему я зайду… Но вы скрываете от меня самое важное… Вы, наверно, щадите меня? Скажите же наконец! Скажите правду!