Выбрать главу

— Как? Ты не чокаешься с дамой? — грубым тоном обратился майор к Бюрлю. — Будь, по крайней мере, вежлив!

Заметив, что Морандо и Дусе снова собираются уходить, он продолжал:

— Обождите, черт возьми!.. Пойдем вместе!.. Этот грубиян никогда не умел себя вести.

Офицеры, пораженные этой неожиданной выходкой, задержались у столика. Мелани, желая предотвратить ссору, со смешком покладистой женщины примирительно положила обоим мужчинам руки на плечи. Однако Лагит не переставая твердил:

— Нет, оставьте!.. Почему он с вами не чокнулся? Я не позволю вас оскорблять, понятно?.. Он мне в конце концов надоел, эта свинья!

Бюрль, побледнев от оскорбления, порывисто встал.

— Что с ним такое? — обратившись к Морандо, спросил он. — Он зазвал меня сюда, чтобы устроить скандал? Он пьян, что ли?

-- К черту! К черту! — между тем надрывался майор и, в свою очередь вскочив с места, со всего размаху отпустил капитану пощечину.

Мелани едва успела нагнуться, чтобы попутно ей не влетело по уху. Фрозипа за стойкой кричала так, как будто ее избивали. Поднялся невообразимый шум. Остальные посетители с перепугу забрались под столик, опасаясь, как бы эти военные не выхватили сабли и не пошли кромсать друг друга. Но тут Морандо и Дусе, чтобы не дать Бюрлю вцепиться в майора, схватили его за руки и принялись подталкивать к выходу. На улице они его немного успокоили, обвинив во всем Лагита. Сегодня вечером они оба в качестве свидетелей доложат полковнику о случившемся, и пусть уж он сам решает, как быть. Спровадив Бюрля, Дусе и Морандо вернулись обратно в кафе, где Лагит, сильно возбужденный и чуть не плача, но в то же время пытаясь изобразить величайшее хладнокровие, попивал свое пиво.

— Послушайте, майор, — начал батальонный командир, — все это очень нехорошо... Капитан ниже вас чином, и, как вам известно, ему не разрешат с вами драться.

— Ну, это мы еще посмотрим! —возразил майор.

— Что он вам такого сделал? Он с вами даже не разговаривал. Подумать только, двое старых друзей! Это же просто дико!

Майор сделал рукой неопределенный жест.

— Ну и пусть! Он мне надоел!

Больше от него ничего нельзя было добиться. Никто так и не узнал, в чем дело. Тем не менее история эта наделала много шуму. Общее мнение в полку было, будто Мелани, взбешенная тем, что капитан ее бросил, нарассказала майору, в свою очередь, попавшему в ее когти, невесть каких гнусностей о капитане и подговорила его дать Бюрлю пощечину. Кто бы мог поверить, что эта старая развалина Лагит, после всех гадостей, которые он обычно распространял про женщин, способен на нечто подобное? Оказывается, и он влопался по уши! И, несмотря на общее предубеждение против Мелани, скандал этот послужил ей на пользу, создав ей репутацию женщины опасной, но вместе с тем и соблазнительной. С той поры ее заведение стало давать прекрасные доходы.

На следующий день полковник вызвал к себе и майора и капитана и вовсю распек обоих за то, что они по непристойным местам бесчестят французскую армию. Как они теперь намерены поступить, поскольку он не может разрешить им драться на дуэли? — спросил он. Этот вопрос уже второй день волновал весь полк. Пощечина, казалось, делала всякие извинения неприемлемыми. Но ввиду того, что Лагит из-за своей больной ноги еле ходил, полагали, что все же между ним и капитаном могло бы состояться примирение, в случае если бы этого потребовал полковник.

— Ну как? — обратился к ним полковник. — Согласны вы избрать меня своим арбитром?

— Прошу прощенья, господин полковник, — перебил его майор Лагит, — я вам принес прошение об отставке... Вот оно. Это сразу же устраняет все затруднения. Будьте любезны назначить день поединка.

Бюрль с изумлением посмотрел на него. Полковник, со своей стороны, счел себя обязанным выдвинуть кое-какие доводы, чтобы образумить Лагита.

— Вы решаетесь, майор, на очень серьезный шаг. Ведь вам осталось всего каких-нибудь два года до отставки с полной пенсией.

Но Лагит снова перебил его, угрюмо буркнув:

— Это уж мое дело.

— Ну, разумеется... Я перешлю по назначению прошение об отставке и, как только ваше ходатайство будет удовлетворено, назначу день поединка.

Подобного рода развязка повергла в изумление весь полк. Что такое засело у него в башке, у этого бешеного майора, что ему уж так приспичило сразиться насмерть со своим старым товарищем? Опять пошли разговоры о Мелани, о ее соблазнительном теле... Офицеры буквально бредили ею, распаляемые мыслью, что в ней, видимо, и на самом деле есть какие-то скрытые достоинства, если она могла до такой степени вскружить голову двум стреляным воробьям. Батальонный командир Морандо, встретив как-то Лагита, счел нужным высказать ему свое беспокойство. На что он, Лагит, собирается жить, если уцелеет после дуэли? Ведь у него нет никаких средств, а того, что ему даст офицерский крест Почетного легиона и неполная пенсия, едва-едва будет хватать на хлеб. Лагит слушал Морандо и бессмысленно водил глазами, словно застыв в своем узколобом, молчаливом упрямстве. Когда Морандо пытался выведать у него причину его ненависти к Бюрлю, тот опять повторил ту же фразу, сопровождая ее все тем же неопределенным жестом: