— Да, скажу я вам, семейная жизнь, только это и ценно на свете!.. Да, да, семейная жизнь!..
— Вот это великолепно! — подхватил майор, с беспокойством разглядывая расплывшегося Бюрля. — Однако не следует ни в чем доходить до крайности... Надо побольше двигаться, время от времени захаживать в кафе...
— В кафе? А зачем?.. Все, что мне нужно, у меня здесь под рукой. Нет, нет, буду сидеть дома, да и только...
Когда Шарль убрал свои книжки, Лагит сильно удивился, увидев служанку, явившуюся накрывать на стол.
— Вот как! Вы взяли себе помощницу? — обратился он к г-же Бюрль.
— Пришлось, — со вздохом ответила старуха. — Ноги мои совсем отказываются служить, хозяйство запущено... К счастью, дядюшка Каброль отпустил ко мне свою девчонку. Вы, наверное, знаете дядюшку Каброля, старика, который подметает рынок? Он не знал, куда ему приткнуть свою Розу. Я понемногу приучаю ее к стряпне.
Служанка вышла из комнаты.
— Сколько же ей лет? — спросил майор.
— Семнадцатый пошел... Глупая, грязнуля... Но я плачу ей всего десять франков в месяц, и ест она один только суп.
Когда Роза вновь появилась в столовой с грудой тарелок в руках, Лагит, которого женщины не слишком волновали, не спускал с нее глаз, удивленный ее безобразием. Она была маленького роста, черная, сутулая; приплюснутый нос, огромный рот и блестящие зеленоватые глаза придавали ей сходство с обезьяной. Благодаря широким бедрам и длинным рукам она казалась очень сильной.
— Черт возьми, ну и рожа! — засмеялся майор, когда служанка опять вышла из комнаты за солью и перцем.
— Бог с ней, — небрежно проронил Бюрль, — она очень услужлива и делает все, о чем ее просят... Во всяком случае, достаточно хороша, чтобы мыть посуду...
Обед прошел очень мило. Был подан суп, баранье рагу, Шарля заставили рассказывать разные школьные происшествия. Г-жа Бюрль, желая показать, какой он хороший мальчик, несколько раз спрашивала его: «Правда, Шарль, ты хочешь быть военным?» И на ее бледных губах появлялась улыбка, когда Шарль с робкой покорностью дрессированной собачонки отвечал: «Да, бабушка». Капитан Бюрль, положив локти на стол, медленно и сосредоточенно жевал. Становилось жарко. Единственная лампа освещала стол, оставляя углы огромной комнаты в неясной полумгле. Это был мещанский уют, дружеская трапеза людей со скудными средствами, не меняющих тарелок для каждого блюда, людей, которых «снежки», поданные на сладкое, приводят в благодушное настроение.
Роза обходила обедающих, от ее тяжелых шагов сотрясался стол, но за все время она не раскрыла рта.
— Не желаете ли, сударь, сыру? — наконец произнесла она хриплым голосом, подойдя к капитану.
— А? Что? — вздрогнув, спросил Бюрль. — Ах да, сыру... Держи хорошенько тарелку.
Он отрезал себе кусок сыру, между тем как служанка, стоя у стола, не спускала с него своих узеньких глаз.
Лагит рассмеялся. С той минуты, как они сели за стол, Роза ужасно смешила его.
— Знаешь, она просто изумительна! — на ухо шепнул он капитану. — Такого носа и ротика днем с огнем не сыщешь!.. Пошли ее как-нибудь к полковнику... Просто так, чтобы он ею полюбовался... Это его развлечет...
Уродство служанки настраивало майора на отечески благодушный лад. Ему захотелось поближе ее разглядеть.
— А мне-то, деточка? И я не откажусь от сыра.
Держа в руке тарелку, Роза подошла к нему, а он, воткнув в сыр нож, с громким смехом уставился на нее, потому что обнаружил, что у нее одна ноздря шире другой. Роза с невозмутимым видом подчинилась этому осмотру, терпеливо дожидаясь, пока гость перестанет смеяться.
Убрав со стола, она исчезла. Бюрль перешел к камину и сразу же уснул. Майор и г-жа Бюрль завели беседу. Шарль снова принялся за уроки. Глубокий мир нисходил с высокого потолка, мир мещанских семей, где все в согласии собираются в одной комнате. В девять часов Бюрль проснулся и, позевывая, заявил, что идет спать. Он попросил извинения, но у него, как он выразился, слипаются глаза. Когда майор полчаса спустя собрался уходить, г-жа Бюрль тщетно искала Розу, чтобы та посветила ему на лестнице. Но Роза, увы, по-видимому убралась в свою комнату. Сущая курица эта девчонка, способная без просыпу спать по двенадцать часов кряду!