- А надо ли перед министром компрометировать? - спросил Багрий.
- Я, Андрей Григорьевич, люблю прямиком ходить.
Багрий смотрел на Бунчужного, на его неторопливые движения, внимательно слушал его и в то же время думал, что этот человек невероятно устал. "Как ему деликатнее предложить поехать завтра на реку?" - думал Багрий, а вслух сказал:
- Да присядьте вы, ради бога. И знаете что? Давайте поужинаем. По-холостяцки, чем бог послал. И выпьем по рюмке-другой.
- Есть не хочется, а вот выпить я, пожалуй, выпил бы.
- Коньяку или водки?
- Все равно, - ответил Тарас Игнатьевич, присаживаясь.
Андрей Григорьевич вынул из холодильника котлеты, пошарил в кладовой, нашел коробку сардин, вскрыл ее.
- Так за что же выпьем? - спросил Бунчужный, подняв рюмку.
- За здоровье Валентины Лукиничны и еще за все доброе и хорошее.
Тарас Игнатьевич отпил глоток, поставил рюмку, закусил сардинами. Еще отпил.
- Давайте завтра в плавни махнем, - предложил Багрий. - На рыбалку. Уху сварим, искупаемся. - Он увидел, что Тарас Игнатьевич нахмурился, и поспешил добавить: - Валентина Лукинична, если узнает, обрадуется.
- Да нет, я не потому. Просто мы договорились с Ватажковым завтра в Отрадное съездить.
И опять стал рассказывать о своих замыслах: санаторном корпусе в Отрадном, о цехе крупных блоков.
- Представляете, океанский лайнер - из пяти блоков. Выкатили их на стапель, сварили - и все. Или главный дизель взять. Несколько сот тонн. Мы его разбираем сначала, потом снова собираем, уже на корабле. И времени на это много уходит, и люди скапливаются, мешают друг другу. Куда выгоднее собрать его где-нибудь рядом, потом поднять и поставить на место.
- Это ведь так просто, - сказал Багрий, которому и в самом деле такой способ установки тяжелого дизеля на корабле показался на редкость простым.
- Нет, сложно, - возразил Тарас Игнатьевич. - Чертовски сложно.
- Но где-нибудь так делают же.
- Если б делали, поехали бы, посмотрели да собезьянничали бы.
- Не зазорно обезьянничать?
- Мы у них, они у нас. Без этого теперь нельзя: иначе каждому придется Америку открывать. А они теперь, эти Америки, по десятку на день объявляются, - он усмехнулся. - Лордкипанидзе вот, например, предлагает палубу со всеми надстройками, шлюпбалками и трюмовыми покрытиями в сторонке собирать, а потом на место поставить уже целиком. Хорошая задумка... А только у нас таких задумок знаете сколько?.. Джеггерс, когда узнал, что у нас более двух тысяч изобретателей да рационализаторов, ахнул. Творческий взрыв, говорит. Очень точное определение.
Бунчужный помолчал. Потянулся к приемнику - большому, с дистанционным управлением, включил. С легким жужжанием поползла стрелка на шкале настройки. Из динамиков вырывались то музыка, то голоса, то свист и грохот. Тарас Игнатьевич отпустил кнопку, когда громкий и мягкий баритон что-то неторопливо говорил на добротном английском. Бунчужный прислушался. Улыбнулся, многозначительно подмигнул неведомому диктору... Потом выключил приемник, повернулся к Андрею Григорьевичу.
- Расхваливают свою демократию. Нахвалиться не могут. От этих разговоров кое у кого, как говорит Скиба, мозга на мозгу заскакивает. А ведь наш творческий взрыв самый лучший признак подлинной свободы. Человек рожден для творчества. От животного его отличает именно эта особенность. Животные производят, а человек творит. Он с детских лет - творец. Демиург. Неспроста умельцев у нас на заводе богами называют. - Он вдруг рассмеялся. - Как удивило Джеггерса, что инженеры - на простой работе. Им, конечно, не нужно инженеров ставить к станку или, как сегодня у нас, трубы изолировать. У них под воротами всегда безработные торчат. Они их считают мощным стимулом. Катализатором. А если вдуматься, плетка это. Плантаторская. Только во сто крат больнее бьет.
- Но ведь и нехватка рабочих рук тоже беда, - сказал Багрий.
- Беда, - согласился Бунчужный. - Много у нас еще недостатков. И все же Джеггерсы нам завидуют. Понимаете, Андрей Григорьевич, завидуют.
22
Днем отсутствие Галины не тяготило Сергея. Днем он уже привык оставаться наедине со своей пишущей машинкой и магнитофоном. А когда наступала ночь... Теперь, проснувшись, он часто думал, как легко они могли разминуться, он и Галина. Он в тот день мог бы и не выехать в Москву. Ведь он совершенно случайно выбрался раньше на сутки. Да и она - тоже... Заболела одинокая тетка. Тетка болела давно и не очень торопила с поездкой: "Когда ни приедешь, рада буду". И потом, они могли ведь купить билеты на разные поезда... Но случилось так, что они выехали в одно время, одним и тем же поездом и билеты оказались в одно и то же купе.
...И в тот июльский вечер тоже все могло быть иначе.
Был творческий отчет молодых поэтов. Ему поручили руководить этой встречей, и потому он был на сцене. Он видел ее в седьмом ряду и знал, что она будет ждать его у входа.
Была теплая звездная ночь. Неподалеку справа гудела главная улица. И слева тоже гудела: там проходила грузовая автомагистраль.
Они свернули на его улицу. Она была тихая, темная, наполненная теплотой и дурманящим запахом разомлевших от дневного зноя и еще не остывших цветущих лип. Затем они остановились под развесистой липой, продолжая разговаривать, радуясь тому, что можно побыть вместе.
- Почему это мы остановились тут? - спросила она.
- Здесь я живу, - сказал он и предложил просто и непринужденно, как предлагают старому доброму другу: - Зайдемте?
Она согласилась. Щелкнул замок, потом выключатель.
- Заходите, - пригласил он, войдя в коридор, и указал на дверь справа. - Это мой кабинет. Посидите, а я похозяйничаю.
- Вот этого и не надо - хозяйничать. Пожалуйста, - не надо, - попросила она. - Я не хочу.
- Только кофе, - сказал он.
Он принес белую салфетку, тарелочку с сухарями, сахарницу и две чашки.
- Я не хочу, - повторила она.
- Это не просто кофе. Это волшебная смесь по моему рецепту. Вы какой любите - черный или с молоком?
- С молоком, - улыбнулась она.
- Хорошо, я приготовлю вам с молоком.
Он вышел. Она осмотрелась. Таким ей и представлялся его кабинет. Стеллажи с книгами - из простого дерева, не полированы, только покрыты лаком. Они были простые и крепкие, но именно такие подходили к этому кабинету и к фигуре Сергея, крепкой, мускулистой, спортивной. И кресла подходили, и письменный стол - большой, просторный, заваленный книгами и рукописями. Именно такой и должен быть у Сергея, думала она.
- Нравится вам у меня? - спросил он, входя с кофейником.
- Нравится.
- Давайте пить кофе.
Она попробовала.
- Прелесть какая!
- Друзья прислали, - сказал он. - Тут несколько сортов: "арабика", "Камерун", "харери", "Колумбия". В зависимости от пропорции можно получить тот или иной ароматический букет.
- А вы, оказывается, гурман, - сказала она. - Вот уж чего не ожидала.
- Только в отношении кофе. Что же касается всего остального... нет, я неприхотлив.
- Жарко, - сказала она.
- Поехали на реку, а?
- Охотно. Обожаю купаться ночью.
Они долго ехали в полупустом трамвае. На последней остановке вышли и направились к реке.
На пляже было пустынно. Одиноко горели электрические фонари, высоко вскинутые в небо на тонких железных столбах. Металлические остовы грибков, разбросанные по всему берегу, в неверном свете этих фонарей выглядели причудливо, напоминая повисших в воздухе огромных пауков. "Днем на эти "пауки" натягивают пеструю парусину со свисающими по краям бомбошками, тогда они походят на сказочные грибы, - думала Галина, - а сейчас, обнаженные, густо-черные на фоне белого песка, они выглядят уродливо, даже устрашающе".
Справа возвышался переброшенный через реку Тараню с острова Крамольного на Лозовой мост Космонавтов. Он был освещен разноцветными огнями.
- Красивый мост, не правда ли? - спросила Галина.
- Красивый.
- Отец ставил. И проект его. Тут много его, на Крамольном острове. И рядом. Знаете, как его называют за глаза: "король Крамольного острова".