Задумавшись, мы общим голосованием постановили, пусть оба привода такими и останутся. И пусть называются Червячный Привод Раз и Червячный Привод Два. Пригодятся на тот крайний случай (из новых несчастных случаев), когда мичман соберёт две футбольные команды и будет ими играть сразу в двои ворота.
— Технически, — сказал Капитан Фридефикс, вынимая изо рта трубку, но это когда мы уже сидели возле камина, — у нашего бывшего любезного друга Червячного Привода, — и он склонил голову в сторону ныне народившейся парочки, — должны быть, как минимум, железные нервны. Ибо даже разорванный на две части он не дрогнул ни одним мускулом лица. Это заставляет меня вспомнить нашу самую известную семейную пару, кузена Фрокуня и кузину Фруклейку, живших в маленьком круглом аквариуме в комнате одного землянского мальчика по имени Боря. Боречка. Боренька. Или, более развёрнуто, Борюсик-Бобрюсик.
Мальчик Бобрюсик имел по жизни имманентное свойство плакать, а также реветь и иногда просто выть, размазывая по щекам ядовитые, прожигающие нежную детскую кожу слёзы. Вынести это не могли не только все, но и все вообще. Известно, что звуковые волны распространяются в воде в шесть раз хуже, чем в воздухе, однако порою стеклянная чаша аквариума опасно дребезжала и даже издавала противный ноющий звук, как это бывает всегда, когда стекло готово взорваться. Фрокунь и Фруклейка серьёзно опасались за свою жизнь.
Мама Бобрюсика с утра и до вечера находилась на работе, бабушка считала себя глухой и только друг мамы, приходивший иногда ночевать вместе с мамой, находил рёв Бобрюсика совершенно лишним испытанием для своих нервов. Мускулы его лица дергались то все вместе, то порознь.
Однажды случилось так, что бобрюсикова бабушка в очередной раз начала мощно умирать, и бобрюсикова мама срочно повезла её в больницу, а потому в этот самый вечер приходящий друг мамы остался один на один с Бобрюсиком. Скоро уже весь пол в детской оказался засыпан игрушками, но Бобрюсик по-прежнему ревел. Он выл во весь голос, как корабельная сирена, которую не зря во всём мире называют ревун. Ребёнок от плача уже весь распух. Даже его кулаки, которыми он вытирал распухшие глаза. Даже его толстые уши, которые не могли не слышать, как гадко и подло он берёт низкие басовые ноты.
— А ты знаешь, — сказал ребёнку друг мамы, который был, кстати, профессиональным актёром и умел отличать натужную фальшь от подлинного искусства. — А ты знаешь, Бобрюсик, если ты сейчас не заткнёшься, я засуну твою голову в аквариум и буду её держать там, пока ты не выпьешь всю воду. А потом ты будешь у меня играть в космонавта. Но учти, что в космосе нельзя писать. Потому что если пописаешь, то улетишь в соседнюю галактику, и я обещаю тебе, что через окно.
Бобрюсик скосился на аквариум, который должен был выпить.
— А рыбки?
Актёр посмотрел на Фрокуня и Фруклейку.
— А рыбок ты проглотишь, и они сгрызут твоё сердце. Видишь, какие они красные? Сто процентов пираньи.
— Сгрызут моё сердце? — испугался Бобрюсик. Сквозь багровый закат его век на секунду проглянул краешек его чистых невинных глаз цвета талой гренландской воды.
— Сердце.
— А зачем?
— Низачем. Потому что у рыб нет сердца.
Это было для нас в некоторой степени новость. Мы посмотрели на нашего Капитана Фридефикса и не могли поверить, что у него тоже нет сердца. Он ведь только что пожалел Пьяного Мичмана, встав в ворота, чтоб принять своей грудью мяч. Непоколебимо и не выпуская изо рта трубки.
— Приходящий к маме актёр, если честно, и сам не знал толком, есть ли у рыб сердце, — продолжил капитан. — Он знал, что плавательный пузырь есть, видел рыбьи кишки, а вот сердце никогда. Лёгких, кстати, он тоже не видел.
Ну тут-то да, подумали мы. Актёр бы наверняка долго удивлялся, увидев нашего капитана живущим на воздухе без лёгких. Словно услышав нашу мысль, Капитан Фридефикс скромно улыбнулся, типа мол, эволюция, её фокусы. Потом он продолжил.
— Сказав, что у рыб нет сердца и тут же пригрозив, что вот-вот наши достойнейшие рыбы-императоры Фрокунь и Фруклейка взамен сгрызут бобрюсиково сердце, актёр очень обрадовался тому, что мальчик сглотил информацию и больше не ревёт. Но радовался он недолго. Бобрюсик вдруг снова приложил к глазам кулаки и мучительно заплакал.
Тогда актёр полез в Википедию, чтобы поискать чего-нибудь пострашнее пираний, грызущих детское сердце. Он бухнулся на диван и начал читать. Разумеется, он не смог бы никогда разобраться даже в той малой части кладезя, что касалась устройства рыб, однако ему хватило. И больше всего его поразил некий глоточный нерв. У рыб этот нерв посылал сигнал рту и жабрам прямо через из рыбье сердце. А всё потому что сердце находилось практически в жабрах. И, кстати, этот глоточный нерв сохранился и у людей тоже.