Актёр уже не лежал. Теперь он сидел на диване, открывал и закрывал рот, двигал из стороны в сторону челюстью и одновременно прощупывал свои гланды, шею и сердце. Так продолжалось некоторое время. Он снова и снова смотрел в телефон, затем опять и опять прощупал своё сердце. Никак не мог поверить, что он тоже рыба. Пусть у него больше нет жабр и сердце съехало круто вниз, но нервный сигнал от его мозга ко рту всё равно шёл, делая петлю вокруг сердца.
Бобрюсик больше не плакал. Он смотрел на актёра и его особенно интересовали те манипуляции, которые гость проделывал с белым электрическим проводом, давно оторванным от торшера.
Этот провод актёр вешал себе на ухо, потом опускал к сердцу, а затем тянул его вверх и прикладывал к своего кадыку.
— Понимаешь, какая штука, Борис, — при этом разговаривал он с Бобрюсиком. — Тут ведь что получается. Выходит, что это не Бог создал человека. Хотя мы это знали и раньше. Потому что в нас полно рудиментов. Что? Не парься, забудешь о них ещё в школе. Может быть, только не забудешь, что в школе у тебя когда-то был хвост. То есть узнаешь об этом в школе, но потом всё равно забудешь. Главное, чтобы хвост успел укоротиться и сжаться до кобчика. Но сердце — это тебе не это. Тут тебе, знаешь…
И актёр снова начал прилаживать к себе белую петлю, продолжая громко удивляться, до чего же нерационально сработала эволюция. Как минимум, в этом месте. Ведь если бы человека создавал Бог, он просто бы протянул этот глоточный нерв по кратчайшей линии и на этом закрыл тему. Заодно бы экономия нервов. Их, кстати, можно было бы применить в другом месте тела. Или оставить про запас. Или поделиться с другими животными. Вот, например, жираф. Вот кому нужно много нервов, а тут как раз человек с лишними.
Говоря про жирафа, актёр посмотрел на потолок.
— Смотри, ведь какая штука, Борис. Если ты жираф, твои нервные импульсы должны будут спуститься примерно вот досюда. — Расчистив пол от игрушек, он взял стул и приложил провод к его спинке. — Но начинаться-то вот отсюда. — Забравшись на стул, он приложил провод к потолку. Размаха рук не хватало, и он закинул провод на люстру. — Ты понял, Борис, а? У жирафа ведь этот глоточный нерв тоже спускается от головы к сердцу и потом снова поднимается к голове. Это метров пять. Чтобы просто кому-то что-то сказать. Или пожевать.
Бобрюсик внимательно наблюдал за этими действиями и ещё внимательнее слушал. С ним ещё никто так серьёзно, по-взрослому, не разговаривал. И никто не называл его просто Борисом. Борис это оценил.
Актёр между тем продолжал. Во-первых, ему самому было интересно. Во-вторых, он когда-то работал в ТЮЗе и с тех пор развлекать детей считал своим недовыполненным долгом. Играть жирафа раньше ему не приходилось, но сейчас вот глоточный нерв получался у него превосходно.
Когда в комнату вошла бобрюсикова мама, только отвёзшая бобрюсикову бабушку в больницу, вернувшаяся, но ещё не раздевшаяся, и увидела своего друга стоящим на стуле с петлей на шее, она громко вскрикнула и бросилась спасать. Запнувшись за разбросанные по полу игрушки, она упала. Грохнулся и актёр. И тоже почти удачно. Он лишь разбил себе голову и вывихнул плечо.
Не раздеваясь, мама повезла в больницу и друга. Сына она перепоручила соседке, но тот не стал её дожидаться, а потом вообще не пустил в квартиру. Он пошёл на кухню и сначала загрузил в посудомоечную машину грязную посуду, потом пошёл в ванную и загрузил в стиральную машину грязное бельё, затем вернулся на кухню, открыл холодильник, поставил на плиту сковородку и приготовил себе яичницу с колбасой. После этого он снова открыл холодильник, достал бутылку холодного пива и налил себе полный стакан. После этого, разумеется, ему стало плохо, в том числе и потому, что посудомоечная машина сломалась, стиральная протекла, а его самого мама кинула в простую машину и в третий раз помчалась в больницу промывать желудок. Зато он больше никогда ми никому не позволял называть себя Бобрюсиком.
— Н-да, — сказали мы, — история.
— История, — согласился Капитан Фридефикс. — Хотя биология. Потому что в ней тоже можно выискать мораль: какая бы ни была ситуация, нельзя позволять нервам брать над тобой верх.
— А что случилось с Фрокунем и Фруклейкой? — спросили мы, не забыв про рыб.
— Ничего. Они так и прожили рыбами всю свою жизнь, но это совсем другая история.