Харламп и ухом не повёл, когда его жена вдруг яростно заявила, что завтра же избавится от кота Попугая и собачки Пипетки. И прямо с вечера стала изобретать планы. Собачку ещё можно было отдать в хорошие руки какой-нибудь умирающей бабушки, чтобы они умерли в один день и о том сложили песню, а вот про кота ей не верилось.
Когда настала весна, Анна уже десять раз выкидывала Попугая на улицу, надеясь, что кот загуляет и не вернётся, но через полчаса тот уже мяукал под дверью. Пропал он только однажды и всего на несколько дней, зато потом утащил из холодильника курицу, забежал с ней в ванную, затолкался под ванну и не давал ничего вытащить до тех пор, пока худшая часть курицы не произвела из себя новую неантропоморфную форму квартирного жильца в виде роя мух.
К тому же Попугай неустранимо линял, и для Анны закончить тяжёлый рабочий день разговором о кошачьей шерсти стало как помолиться перед сном.
— Господи, господи, господи! — по-старушечьи причитала она, ложась рядом с мужем в кровать. Харламп читал книгу и лишь неуютно передёргивал плечами. Почитать перед сном было для него свято. Анна всё понимала, но продолжала: — Я понимаю, когда тополиный пух. Но эта кошачья шерсть летает и собирается круглый год. По-твоему, я должна пылесосить весь день с утра и до ночи, будто проклятая, да? Ты меня слушаешь? Я кому это говорю? Или тебе очень нравится эта шерсть? Тогда почему ты её не вычёсываешь? Почему невычёсываешь-то, а? Хорошо, давай, я куплю тебе щётку, и ты будешь вычёсывать своё чучело. Или всё должна я? Всё я, всё я, на работе всё я и дома всё я?
Харламп перевернул страницу. Анна не унималась:
— Я понимаю, когда из шерсти собак делают всякие набрюшники, которыми лечат ревматизм, а что толку от кошачьей шерсти?
— Ну, можно чего-нибудь, — буркнул Харламп, снова переворачивая страницу.
— Можно только связать петлю и повесить его, обжору!
Харламп опустил книгу на грудь. Он уже не мог сосредоточиться.
— Анечка, ну как же можно такое говорить? Ты не знаешь, что котов нельзя вешать? Это делал только Филипп II в «Уленшпигеле», а потом учредил испанскую инквизицию. Котов, знаешь, вообще, запрещается убивать. На Руси их просто относили в лес и там оставляли. Об этом есть сказка про Кота Котофея и Лису Патрикеевну.
— Отлично! Тогда я выкину его в окно, — всё больше распалялась жена, поскольку, не поругавшись, она не могла уснуть или плохо спала. — Здесь пятый этаж, без лифта, а он, гляди, какой разжиревший. Лопнет, как арбуз.
— Аня!
— Я тебе не Аня! Разанькался тут! Возьму и выкину.
Харлампу ужасно не нравилась эта идея с выбрасыванием кота в окно. Пятый этаж, без лифта… И пусть бы даже с котом ничего не случилось, Харламп уже не мог простить Анне самой этой мысли. Ночью он проснулся и лежал с открытыми глазами. В его голове свербело, а с той ли, вообще, женщиной он связал свою жизнь?
На следующий день Харламп пришёл домой поздно. Сначала он задержался на работе, потом ещё два часа поработал и мужем-на-час. Была уже заполночь, когда он ввалился домой, слегка рассинхронизированный, потому что его последняя жена-на-час отказывалась признавать лимит времени. Он вообще не хотела признавать никаких лимитов, и Харлампу пришлось немного пообщаться. Сначала невинно, но с вином и более винно.
Дверь в квартиру была открыта. Пипетка не вышла его встречать. Кот не бежал на кухню быстрее него. Кот вообще никуда не бежал. Его нигде не было. Из всех живых существ в доме оставалась только аквариумная рыбка. Фрэмпорий таращился сквозь стекло и широко раскрывал рот, будто силился что-то сообщить.
— Да-да, наш кузен Фрэмпорий по-прежнему наблюдал за жизнью своего любимого землянина из-за мутного аквариумного стекла, — сказал Капитан Фридефикс. — Из-за всех этих катавасий он нём окончательно забыли. Он мог протянуть ещё сутки, а потом точно бы всплыл животом вверх.
— Не всплыл? — спросили мы.
— Всплыл бы, но хотел досмотреть.
Харламп выскочил на улицу и начал бегать под окнами, боясь поверить в самое страшное. На улице было уже темно, в доме все спали, на первом этаже не горело ни одного окна, а про фонарик Харламп, конечно, забыл. Ползая по кустам и грозя убить Анну, трупа он не нашёл, а поэтому начал кискать, сначала тихо, вполголоса, но потом всё громче и громче, подзывая кота по имени.
— Кис-кис-кис! Попугай! Попугай! — вскоре он уже кричал во весь голос.
Жильцы дома начали резко просыпаться, высовываться из окон и тоже кричать. Они ругались на Харлампа грубыми словами, хотя сам-то Харламп никогда не ругался, тем более, не ругался в ответ, а потому он был вскоре узнан и узнан многими, и потом эти многие, давно ценившие его и любившие как сантехника, даже выступили посредниками между ним и полицией, которую кто-то всё же вызвал. Харламп не сопротивлялся, он просто не хотел никуда ехать, но на него всё равно навалились, скрутили и увезли.