Тётю этого мальчика звали Яна. К ней, в итоге, Фрасмодей и попал, обретя, наконец, своё тихое аквариумное счастье.
Можно было бы найти ещё более маленькую и миленькую девушку, чем Яна, но нельзя. Она была вся, как ранее утро в саду, вся такая чистенькая, розовая, умытая, влажные вишни глаз, спелая клубника губ, беленькие жемчужинки зубов, от природы, казалось, не знавшие никакой зубной пасты, да и сам голос её был настолько жемчужен, что любой, кто мог зачем-то ей мог позвонить, вдруг услышав это её перламутровое «да-а», такое мягкое и одновременно звонкое, столь знакомое, но как будто никогда и не слышанное, с первых мгновений очень доверительное, но затем слегка отстранённое, следом авторитарное, но и тут же поскуливающее, беззащитное, кем-то брошенное, но при этом и призывно воркующее, что-то обещающее, но уже и заранее опечаленное от того, что чего-то не сбудется, в меру радостное от самого факта узнавания или неузнавания позвонившего, и лишь только при узнавании с очевидным упрёком за долгие не-звонки, а при неузнавании тоже радостное, но с большой затаённой надеждой на будущее, короче, это самое её перламутровое «да-а», услышав которое, человек сразу забывал, чего он хотел, и сразу рвался бежать ей на помощь. К ней даже бежали соседи снизу, которых она только что залила, и тащили наверх вёдрами валерьянку.
На Земле говорят, что маленькая собачка всю жизнь щенок. Яну мечтали носить на руках все. Многие. Но никто не мог сказать о том лучше, чем её старый автомеханик, что следил за её машиной. Именно он однажды высказался так:
— Тебя бы, доча, это, посадить на красную бархатную подушечку и всю жизнь тобой любоваться. Что я сдох, по хребту коленвалом!
Надо ли говорить, что за всю свою долгую жизнь Яна так никого и не нашла, кто бы посадил её на красную бархатную подушечку?
Мужчины у неё были. И те, что ей нравились, у неё могли жить. Иногда это были уже разведённые, иногда ещё только ожидающие развода. Яна от этого не страдала. Она изначально имела квартиру, позволяющую оставлять людей на ночь.
Эта квартира была также её светским салоном. Гостей Яна принимала по четвергам. По четвергам приходили её друзья и те люди, которые только претендовали стать её друзьями. Претенденты должны были хорошо знать, кто такая Яна. Немного актриса, немного художница, немного поэтесса. Она энергично играла на сцене в крошечном подвальном театрике, писала физиологичные стихи о любви и рисовала плотные урбанистические картины. На последних всегда было тесно от тихих городских двориков на фоне далёких огромных небоскрёбов, но были и милые дачные пейзажики, на которых всегда почему-то было больше досок и кирпича, чем травки и листиков.
Детей у неё не было. Жившие у неё мужчины не удостаивались такой чести, поскольку не казались достаточно надёжными, а сама она жить ни у кого не хотела. В конце концов, ей исполнилось сорок лет, и в этот роковой год у неё почти одновременно, с разницей всего в месяц, умерли собака и кошка. Идея завести ребёнка, вместо новых собаки и кошки, поначалу показалась ей безумной, но безумие в её жизни часто равнялось вдохновению, а мужчина, с которым она тогда жила, внезапно её поддержал.
— Не думаю, что вам будет слишком интересно узнать, как на Земле появляются дети, — сказал нам Капитан Фридефикс, стряхивая с лацканов своего красного мундира серый табачный пепел. — Для вас может быть интересным разве то, что дети и всё, что связано с их зачатием, для землян тема приглушённая. Как минимум, до поры, пока человеческие детёныши не начнут орать благим матом. Люди, вообще, немного стесняются вслух произносить такие слова как «сперматозоиды» или «яйцеклетка», но при этом не стесняются засовывать их в одну пробирку и беспардонно там встряхивать. От такой тряски сперматозоиды кричат полундра и бросаются в укрытие. Кое-кому в самом деле удаётся спрятаться. В случае Яны спряталось сразу семеро.
Когда всё семеро запищали, и счастливая мать, увидев себя обложенной ими, как сука щенятами, провалилась в глубокий обморок, в роддом позвонил Президент. Персонал всполошился, роженицу привели в чувство, она прохныкала в телефон своё волшебное «да-а», и Президент тут же распорядился взять её и детей на полное государственное обеспечение.