Шершенёв очень удивился. Он впервые видел бухгалтершу, которая сразу признавалась, что работает бухгалтером, да ещё и одета, как бухгалтер.
— Это ничего, — задумчиво сказал он и вытянул шею, поглядывая в сторону кухни, откуда всё не несли и не несли куриные крылышки. Иван залпом допил своё пиво. — Ничего, — машинально повторил он. — Ничего страшного.
— Конечно, ничего страшного, — как-то глухо произнесла Зина, уткнувшись в свою кружку и вдруг туда же, как в бочку, произнесла: — А ведь я люблю даже ваши иглы мглы.
И тут произошло нечто. Совершенно невообразимое. С плохо сдерживаемым фырком (прямо в пиво) Зина вдруг резко откинулась на спинку стула и… Она засмеялась. Можно сказать, что захохотала. Можно сказать, что сдавленно. А можно и не сказать. Стул под Зиной железно молчал, а вот кожаное платье на ней беспардонно скрипело, поддерживая свою хозяйку во всём.
Шершенёв ужасно растерялся. Он растерянно оглядывался по сторонам и, видя, что на них смотрят, жалко улыбался. Ему уже казалось, что вот-вот грянет хор всех платьев и всех костюмов на свете.
— Иглы мглы, — продолжала смеяться Зинаида, утирая на лице слёзы. — Иглы мглы. Ы-ы. Ы…
Шершенёв развернулся к ней. Теперь он был полон ненависти и презрения. Его никто ещё так сильно не оскорблял. От возмущения и обиды он долго не находил слов. Но когда слова внезапно нашлись, их было всего два.
— Стихира стихий! — в гневе выкрикнул Шершенёв и вскочил на ноги. — Стихира стихий, я сказал! — Ещё минута, и, казалось, он готов был крылато распустить руки, но, к счастью, этого не потребовалось.
— Что? — Зинаида замерла, забыв закрыть рот. Она уже не смеялась.
— Стихира стихий, — повторил Шершенёв чуть тише, но всё ещё громким, твёрдым и решительным голосом. Затем, ястребино бросив взгляд по сторонам, он всё-таки опустился на своё место.
Зинаида закрыла рот, помолчала и вдруг тихо произнесла:
— Иглы мглы.
Потом помолчала и снова:
— Иглы мглы.
— Стихира стихий, — угрюмо повторил Шершенёв, впрочем, снизив тон до простого человеческого общения.
— Иглы мглы, — произнесла Зина совсем уже тихо и даже как-то застенчиво.
— Стихира стихий, — набычившись, упорствовал Иван.
— Иглы мглы, — прошептала Зинаида теперь с некоторой нежностью.
Обменявшись ещё пару раз названиями книг, они замолчали. Потом Зина положила на стол свою руку и покорной змеёй запустила её в направлении поэта, ловко маневрируя между пивом и крылышками. Ваня накрыл её руку своей сильной мужской ладонью.
Покинув бар, они отправились в парк и прошлись по самой длинной его аллее. И выглядели вполне, как муж и жена. Следующую свою книгу Шершенёв назвал "Очаг в очах".
— Кстати, наш кузен Фрупс, — продолжил Капитан Фридефикс, — потом наблюдал эту пару вместе с их двумя отпрысками в течение десяти лет, пока его не съела кошка.
— Кошка? — удивились мы.
— Да. Отпрыски погружали кошку в аквариум, обучая её подводному плаванию. С маской и трубкой. Во время очередного шторма кузен Фрупс взмыл свечой и шлёпнулся на пол. Кошка, удирая, не растерялась. Нашли только хвост.
— Как? — удивились мы. — Но как вы об этом узнали? Прямо вот обо всём этом. Кто вам рассказал?
— Нам рассказал хвост, — ответил Капитан Фридефикс и, не дождавшись от нас достойной реакции, начал сам: — Неужели вы думаете, что представители столь…
Мы не стали дослушивать, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим палатам. Капитан Фридефикс продолжал сидеть у камина и курить. Дым утягивался в трубу.
ВВЕДЕНИЕ В БУКВОЛОГИЮ
Каждый уважающий себя флот, что бы он там ни покорял в глубинах Вселенной, обязательно имеет в запасе легенду о Пьяном Мичмане, и лишь наша планета Хлябь некоторое время оставалась досадным исключением. Наверное, потому, что нормальным кораблям принято желать семь футов под килем, но ещё никто и нигде не желал им «семь миль над марсом». Воды, разумеется, воды. Чистой дождевой и над марсом, который имеет вид бочки и находится на самом верху грот-мачты, и откуда у землян принято кричать: «Земля!» Во всяком случае, Капитан Фридефикс довольно часто рассказывал нам о таких криках на Земле. Кричать «Земля!» на Земле не является тавтологией. Так же плеоназмом.
Короче, «семь миль над марсом» — так у нас называется любой, даже средний дождь, при котором наши хлябянские корабли могут спокойно бороздить просторы атмосферы. Но то корабли, а Дом отдыха вам не то.
Пьяный Мичман совсем ничего не знал про наши семь миль над марсом и поначалу очень удивлялся, почему мы целыми днями сидим у камина и стараемся просохнуть. Хотя сохнуть только снаружи это, вообще-то, крайне паллиативное средство, если внутри у тебя сыро и нечем просушить.