- Но, значит, - продолжал Гастон Орлеанский, - дорога в Амбуаз королю совершенна открыта?
- Конечно, в том случае, - тихо сказал, загадочно улыбаясь, дон Фелипе, - если на этой дороге королю не попадется камень преткновения.
- Что вы хотите сказать?
- Я знаю одну женщину, - продолжал дон Фелипе, - которая вполне могла бы стать камнем преткновения, о котором я имел честь упомянуть вашему высочеству.
- Ба! Король уже давно не обращает никакого внимания ни на одну из придворных дам, мой бедный Пепе.
- Это не придворная дама, и король никогда ее не видел.
- Где же она?
- Здесь, - ответил дон Фелипе.
- Как, здесь, в Блуа?
- Да, монсеньор.
- Но, значит, это какая-нибудь горожанка или, как принято говорить, простолюдинка?
- Нет, монсеньор, это знатная дама.
- Каким же образом я никогда ее не видел?
- Она приехала только вчера вечером, и если ваше высочество не боится прогуляться ночью по узким улочкам и сомнительным закоулкам доброго города Блуа...
- Ты мне ее покажешь, Пепе?
- Да, монсеньор.
- Когда?
- Нынче же вечером, ежели ваше высочество соблаговолит за мной последовать.
Гастон поднялся, взял плащ, шляпу, шпагу и сказал дону Фелипе: - Идем! Мне не терпится увидеть это чудо.
Замок Блуа сообщался с нижним городом потайным ходом.
По маленькой винтовой лестнице нужно было спуститься до потайной двери, которую впоследствии заложили камнем, я через нее можно было попасть в узенький переулок, спускавшийся к Луаре.
Этой дорогой и повел принца дон Фелипе д'Абадиос.
На самом берегу реки стоял уединенный дом, с севера, востока и запада окруженный садом.
- Здесь, - сказал испанец.
И он показал на живую изгородь сада. Из дома не доносилось ни звука, но сквозь цветные стекла одного из окон первого этажа поблескивал свет.
- Монсеньор, - сказал дон Фелипе, - я хотел бы показать вам женщину, о которой я вам рассказал, но так, чтобы она вас не видела.
- Так как это сделать? - спросил принц.
- Идемте со мной.
В просвете изгороди была сделана калитка; дон Фелипе бесшумно открыл ее и, взяв принца за руку, сказал:
- Идем, только тихо.
Они подошли к самому дому и остановились под освещенным окном. Но окно было высоковато; Гастону пришлось взобраться на кучу хвороста, сваленного у стены, и он достал до подоконника.
- Смотрите, - сказал ему дон Фелипе.
Принц приник к стеклу и стал с любопытством вглядываться. Он увидел небольшую прекрасно обставленную молельню.
- Сразу видно, что ты архитектор, - сказал он с улыбкой дону Фелипе. Но где же женщина?
Но не успел он задать этот вопрос своему фавориту, как оборвал себя на полуслове и остался стоять с открытым ртом. В комнату вошла женщина, и лампа, стоявшая на столе, ярко осветила ее лицо.
- Как она хороша! - восхищенно прошептал принц.
- Если король не потеряет от нее голову, - шепнул ему на ухо дон Фелипе, - значит, дьявол нас покинул... Идемте отсюда, монсеньор.
И, увлекая за собой Гастона, он вышел из сада, тщательно затворив калитку.
Глава 4. В которой Месье доказывает, что он - прекрасный брат
В этот день король проснулся рано, и, что бывало редко, в хорошем настроении. В замке Блуа он занимал комнату, в которой когда-то жил Генрих III; из ее окон, расположенных выше стен, окружавших двор замка, был виден левый берег Луары и вдалеке высокие деревья Шамборского леса.
Королю в это время было тридцать семь лет, но он выглядел на все пятьдесят. Волосы его поседели на висках и поредели на макушке; щеки завалились, глаза запали, а нижняя губа отвисла, и вид у него был усталый и скучающий, причем его каждодневную скуку не удавалось развеять никакими развлечениями.
Чтобы он проснулся в хорошем настроении, должно было произойти нечто необыкновенное. И об этом король решил поведать одному из своих пажей, Габриэлю де Сабрану, который спал в одной комнате с ним.
Вчера Габриэль проделал длинный путь: он прискакал верхом из Орлеана в Блуа, поэтому, когда король открыл глаза, он еще спал.
- Эй, Габриэль, друг милый! - несколько раз позвал его Людовик.
Но Габриэль не проснулся. Видя это, Людовик, унаследовавший от своего отца, короля Генриха IV, простоту в обращении и добродушие, встал, подошел к окну и сам отворил его. Свежий воздух хлынул в окно, и в комнату проникли первые лучи солнца.
Вставала заря, небо на востоке алело, и легкий туман, обещавший хороший день, лениво стелился по илистым берегам Луары.
Людовик XIII в детстве не раз бывал в замке Блуа. Он знал Шамбонский и Шамборский лес не хуже, чем коридоры Лувра, и когда утром того дня, на который была назначена охота, ему докладывали, что там-то или там-то в глухих зарослях был поднят матерый олень, то он мог заранее сказать, какой дорогой животное будет уходить от преследования, где именно его забьют, из какого пруда он напьется, и на какой развилке его настигнет свора.
Вдали, на юго-западе, Людовик разглядел темную линию, которая как бы отделяла небо от земли. Это был его любимый Шамборский лес. При виде его король, охваченный воспоминаниями юности, вдохнул воздух полной грудью и воскликнул:
- Пресвятое чрево! Если господин кардинал и сегодня вознамерится забивать мне голову делами моего королевства, то его ждет неважный прием!
Это громкое восклицание разбудило юного пажа. Габриэль, спавший одетым, вскочил, покраснев от стыда и неловкости. Он тут же подбежал к серебряному колокольчику, чтобы позвонить и позвать слуг. Но король жестом остановил его.
- Эй, куманек, - сказал он, - крепко же ты спал сегодня утром!
- Сир, - пробормотал паж, - ваше величество соблаговолит извинить меня...
- Ну, ну, - ответил с улыбкой Людовик, - один раз - не обычай, и за такую малость я не прикажу тебя повесить! Скажи-ка лучше, мой милый, который час?
Паж взглянул на стенные часы и ответил:
- Пять часов утра, сир. Угодно ли вашему величеству, чтоб я позвал людей?
- Ни в коем случае! Эти люди дышать мне не дают. Подойди ко мне, мой милый, поглядим вместе, какая погода.
Паж подошел к окну.
- Ты думаешь, сегодня будет ясно? - продолжал король.
- Без сомнения, сир. Прекрасная погода! Туман стелется, трава будет влажной, собаки легко возьмут след, и все будет чудесно!