По какому-то роковому совпадению, брата моего все еще не было; как и в прошлый раз, шел дождь, и волнение, охватившее меня при первом свидании, усилилось.
Мадемуазель де Бовертю на минуту в волнении замолчала, тяжело дыша и глядя в пол.
Король ласково сказал ей:
- Я испытываю к вам живейший интерес. Прошу вас, продолжайте.
- Сир, - прошептала она, - пусть ваше величество пощадит мои чувства и избавит меня от рассказа грустной повести о соблазненной девушке. Этот красивый и благородный дворянин приезжал еще не раз, и злосчастная судьба так распорядилась, что я каждый раз была в замке одна. И однажды я заметила, что близится тот час, когда я уже не смогу больше скрывать свой грех. На мое счастье, на следующий день отец сказал мне:
- Жанна, дитя мое, король соблаговолил вспомнить о нашем старинном роде. Я отвезу вас в Париж, где вы войдете в число фрейлин королевы.
И действительно, отец отвез меня в Париж. В тот день, когда меня представляли в Лувре, король был на охоте. Меня приняла королева, и в тот же вечер я приступила к своим обязанностям. Увы! Когда на следующий день я по долгу службы зашла в покои королевы, я чуть не упала в обморок, увидев там моего знакомого дворянина, улыбнувшегося, видя, что я вхожу. Я узнала этого дворянина, это был он! Вокруг него все стояли, обнажив головы, а он сидел и на голове у него была шляпа. Этот человек, которого я все еще любила и чей ребенок шевелился у меня под сердцем, был король! Король Генрих Великий, отец вашего величества!
При этом признании Людовик XIII не мог сдержать возгласа удивления.
Мадемуазель де Бовертю продолжала:
- Благодаря королю, я родила в величайшей тайне, и мое бесчестье не стало никому известным. Я дала жизнь сыну...
Тут голос мадемуазель де Бовертю дрогнул и по лицу ее заструились молчаливые слезы.
- Вы понимаете, государь, что нужно было во что бы то ни стало скрыть от всех мой грех, и король Генрих отобрал у меня ребенка, пообещав мне позаботиться о нем, и он, несомненно, сдержал бы слово...
- И кто же ему помешал? - с удивлением спросил Людовик XIII.
- Сир, - ответила мадемуазель де Бовертю, - через месяц после того, как я оправилась от родов, король пал, заколотый ножом Равальяка.
- Ну... а ребенок?
- Король унес тайну его судьбы с собой в могилу.
- И нет никакой возможности опознать вашего сына?
- Простите, ваше величество, но в день, когда его у меня забрали, я повесила ему на шею медальон со своим портретом.
- Бедняжка! - прошептал король.
- Но, - продолжала мадемуазель де Бовертю, - я убеждена, сир, что сын мой не умер, что я его увижу в один прекрасный день... и потому, сир, вы ведь понимаете, что ему понадобится поместье.
- Я беру это на себя, - произнес король.
И тут он взглянул на часы.
- О, пресвятое чрево! - воскликнул он, поднимаясь рывком. - Уже час ночи!
- Так каково же, сир, - спросила твердым тоном мадемуазель де Бовертю, - решение вашего величества?
Но король уже не думал об этом таинственном сыне, последнем, без сомнения, ребенке самого галантного из монархов.
Он думал о прекрасной донье Манче, которая ждала его в гостинице "У Единорога", на дороге из Орлеана в Блуа...
- Завтра, завтра! - воскликнул он. - Я решу это дело завтра.
Но не успел он подбежать к двери, как вошел кардинал.
- Сир, - сказал он, - посмотрите!
- Ну, что еще? - с досадой буркнул король.
- К нам гости...
- Что? - спросил Людовик.
Но кардинал уже распахнул створки окна, выходившего во двор замка, и ошеломленный король услышал топот лошадей и при свете двадцати факелов увидел, что у крыльца остановились носилки в окружении множества всадников.
- А это еще что такое? - закричал он.
- Сир, - ответил кардинал, - мне кажется, что се величество королева Франции специально прибыла из Амбуазского замка поприветствовать своего супруга-короля.
Глава 11. У ворот Блуа
Теперь настало время вернуться к дону Фелипе д'Абадиос.
В начале этой истории мы видели, что он привез донью Манчу в гостиницу "У Единорога", хозяином которой был несчастный Сидуан, чтобы попробовать там завладеть дочерью ювелира Лоредана, ехавшей в Блуа к своему отцу. Читатель помнит, что девушка неожиданно нашла чудесного избавителя в лице капитана Мака.
Дон Фелипе отправился обратно в Блуа, с яростью в душе, клянясь отомстить благородному искателю приключений.
Пока до его слуха долетал звон колокольчиков мулов, впряженных в носилки Сары Лоредан, дон Фелипе помышлял только о мести. Но когда звук этот затих, он вспомнил о донье Манче.
Итак, король собирается сделать ее своей фавориткой? И, значит, он, дон Фелипе, сможет, сначала, разумеется, исподтишка, а потом и открыто, противостоять власти кардинала?
Шествуя пешком, темной ночью, дон Фелипе мечтал о будущем величии: он видел себя первым министром, он правил Францией и, в конце концов, передавал ее во власть Испании.
Было очень темно, шел дождь... Вдалеке послышался шум. Дон Фелипе остановился, прислушался и стал ждать. Мимо него галопом пронесся всадник, с головой закутанный в плащ.
- Это король, - подумал дон Фелипе, и сердце его вновь наполнилось честолюбивыми мечтами. Он уже подходил к воротам Блуа.
Обычно ворота стерегла городская стража, а иногда солдаты его высочества герцога Орлеанского. Со времени пребывания в городе короля службу несли мушкетеры. В этот вечер дозором у ворот командовал корнет господин де Эртлу.
Когда дон Фелипе выходил из города, господин де Эртлу, знавший, что испанец в большой милости у короля, чрезвычайно любезно пожелал ему доброго вечера. Видя, как он возвращается, корнет позволил себе его окликнуть.
- Что вам угодно, сударь? - спросил испанец.
- Передать вам поручение, дон Фелипе.
- Ах, так?! А от кого?
- Войдите в караульное помещение, вы все сейчас узнаете.
Дон Фелипе вошел.
- Милостивый государь, - продолжал господин де Эртлу с изысканнейшей вежливостью, - мне приказано попросить вас отдать вашу шпагу...
Испанец отступил на шаг.
- Вы меня арестовываете? - спросил он.
- Ни в коем разе. Мне поручено только задержать вас здесь до рассвета.
- А по чьему приказу вы действуете?
- По приказу короля.
- О, ну тогда я спокоен.
И дон Фелипе протянул свою шпагу господину де Эртлу.
- А теперь, сударь, - сказал ему корнет, - я полагаю, что завтра утром нам придется проделать совместное путешествие.
- Простите? - переспросил высокомерно испанец.
- Мы едем в Париж.
Дон Фелипе подошел к двери и увидел носилки. В окошке появилось лицо женщины. Это была донья Манча. Она была бледна, но дону Фелипе показалось, что в глазах ее светится торжество.
Господин де Эртлу снова заговорил:
- Милостивый государь, - сказал он дону Фелипе, - мы поедем в Париж, и поедем рядом с носилками доньи Манчи.
- И все это по приказу короля? - насмешливо спросил дон Фелипе.
- Да. Его величество удостаивает донью Манчу своей любви.
- О, я знаю это. - произнес дон Фелипе, которому казалось, что в глазах своей сестры он прочел все, что произошло между ней и королем, - и это несколько досаждает господину кардиналу.